"Пьер Ассулин. Клиентка " - читать интересную книгу автора

должен знать. Кто?"
Лаконичное послание, ничего не скажешь. Дрожащий почерк
свидетельствовал о смятении пишущего. Тут не было даже традиционного
обращения и заверений в дружбе. Подписаться Франсуа забыл. Вероятно, от
волнения. Не важно, письмо и без того смахивало на анонимку.
На следующее утро я снова был в архиве. На боевом посту с самого
открытия. Я лихорадочно раскрыл дело 28 Б. Никогда еще я не листал его
страницы с таким трудом. Наконец-то тридцать пятая. Строчки не были
пронумерованы. Пришлось считать. Десять, одиннадцать, двенадцать...

***

Я бросился к телефонной будке на первом этаже. Франсуа Фешнер сразу
же взял трубку. Можно было подумать, что он ждал моего звонка.
- Сесиль Арман-Кавелли - это тебе что-нибудь говорит?
На том конце провода наступило затишье. От силы на несколько секунд,
но они показались мне вечностью. Мой друг не отвечал.
- Франсуа, ты меня слышишь? Кем она вам приходилась, эта женщина?
- Она была нашей клиенткой, - произнес он наконец.
- А... А сейчас?
- И сейчас клиентка.
В трубке снова воцарилась гнетущая тишина. Но теперь по моей вине. Я
не знал, что еще сказать, боясь, что любые слова прозвучат неуместно.
- И тебе все еще приходится с ней встречаться?
- Постоянно. Кстати, вот сейчас, когда я с тобой говорю...
Его голос изменился. Вслед за этим он положил трубку.

4

Целую неделю Франсуа Фешнер не подавал признаков жизни. Я слишком
хорошо его знал, чтобы обижаться. Мой друг уединился, чтобы быстрее прийти
в себя. Я представлял, как он собирает разрозненные фрагменты. Складывает
головоломку одним лишь усилием памяти, готовой раскалиться от напряжения.
Проделывает путь в обратном направлении до того злополучного декабрьского
дня 1941 года, навеки лишившего маленького Франсуа чувства, которого ему
так и не довелось испытать, - бесхитростной и удивительной радости быть
любимым чадом дедушки с бабушкой.
Я слишком уважал друга, чтобы навязываться. В конце концов, я и без
того причинил достаточно вреда, незачем было усугублять положение. Но это
ожидание начинало меня тяготить. Внутри меня усиливалось смутное чувство
вины.
Мне следовало бы догадаться, что у человека, ощутившего прикосновение
собственного прошлого, остается от этой встречи привкус пепла. Мне
следовало бы знать, что нельзя безнаказанно вторгаться в некоторые тайные
закоулки души и необходимо тщательно оценивать степень риска, прежде чем
углубляться в ее дебри.
Какие чувства я невольно пробудил во Франсуа? Вызвал шок? Поверг в
депрессию?
Не изведав боли, мой друг обрел память об этой боли. Отныне он
пребывал в смятении. По моей вине. Я уже был готов нести за это