"Пьер Ассулин. Клиентка " - читать интересную книгу автора

- Вполне нормально.
Можно было подумать, что старик вычеркнул из памяти целый этап,
просто-напросто сведя его на нет. Этих лет для него как бы не
существовало. Он вел себя так же, как какой-нибудь испанский богослов,
схваченный инквизиторами в разгар занятий, который после долгих лет,
проведенных в тюрьме, и множества пыток продолжал прерванную лекцию со
слов: "Итак, я говорил вчера..." Этот человек зачеркнул мрачный период
своей жизни. Подобно господину Фешнеру.
В хорошем настроении старик порой давал волю прежним антипатиям,
шутливо вынося приговоры. Такой-то политик? Его отец - поляк, а мать и
того хуже... Немецкий? Это не язык, а скорее горловая болезнь. Но в
магазине Анри Фешнера работали люди, которых он, понижая голос, называл
"наши", люди, которые кстати и некстати рассуждали об ужасах концлагерей и
считали войну исключительным событием в истории человечества. Это выводило
старика из себя: от ненароком задетой братской могилы исходит смрад. Когда
кто-нибудь восклицал с ужасом, размышляя вслух: "Как можно верить в Бога
после Освенцима?!" - он парировал: "Как можно не верить в Бога после
Освенцима!" У собравшихся пробегал мороз по коже, и всякие разговоры
прекращались.
В этот раз господин Анри выражал свое состояние духа без вызова, но и
без юмора. Он не оставлял мне никакой надежды на компромисс.
- Ничего особенного...
Еще раз медленно произнеся эти слова, старик вперил взгляд в
пространство. Лишь сейчас я заметил в его глазах отблеск грусти, тронувшей
мое сердце. Он поднялся, как бы красноречиво показывая, что разговор
окончен. Его сын наконец присоединился к нам. Господин Фешнер тщательно
сложил газету, убрал ее в карман пальто и покинул нас, чтобы вернуться к
своему бдению наедине с телевизором, привычному для стольких стариков.
Я не раз бывал свидетелем закрытия магазина - подлинного
священнодействия. Сначала запирались бронированные двери заднего входа,
затем передние двери, после чего опускался тяжелый железный занавес с
висячим замком, включалась система видеонаблюдения и полицейской охраны,
и, наконец, приводились в действие различные виды сигнализации.
- Видишь ли, я держу здесь не сухофрукты, а рысий и соболий мех, -
говорил Франсуа, как бы оправдываясь за все эти приготовления, слегка
отдававшие паранойей.
Когда мне случалось заходить за своим другом в конце дня, он спешил
закрыть магазин, чтобы отвести меня в "Бушприт", ближайшее, его любимое
кафе, где бывали местные лавочники. Вообще-то кафе было два: то, куда он
ходил, и то, куда он не ходил.
Даже здесь он не расстегивал воротничка своей рубашки. Как будто был
готов сию минуту вернуться за прилавок, если бы вдруг появилась одна из
его клиенток. Однако это не мешало Франсуа пребывать в добром расположении
духа. Веселый нрав был исконной чертой Фешнеров, передававшейся в их роду
по наследству. Если бы кто-то поинтересовался, чем занимается мой друг, он
ответил бы, как обычно отвечал в таком случае, расплывшись в улыбке: "Мы
испокон веку работаем со смехом".
И Франсуа принимался пересчитывать котов-оцелотов, опоссумов, бобров,
сурков и всяких прочих белок с режущим слух еврейским акцентом, хотя
обычно произношение у него было безупречное.