"Пьер Ассулин. Клиентка " - читать интересную книгу автора

И все же изысканный язык Фешнера свидетельствовал о его некогда
униженном положении. Он не мог избавиться от привычки оправдываться. Его
фразы зачастую начинались с извинения. Это было трогательно, особенно
когда он извинялся еще и за этот свой пережиток. Тем не менее господин
Анри в этом отношении значительно опередил своего отца, переселившегося во
Францию. Тот поначалу всякий раз, когда его называли "месье", оборачивался
в поисках того, к кому относится данное обращение. Вероятно, просто не
привык. В ту пору к эмигрантам из Восточной Европы все еще относились как
к людям второго сорта, входящим в помещение через дверь-вертушку в
последнюю очередь и выходящим оттуда впереди всех.

***

Я восхищался спокойствием Анри Фешнера. От него исходила естественная
уверенность в себе, производящая неизгладимое впечатление. Теперь ему
нечего было больше доказывать, а стало быть, нечего и бояться. Именно
таким я всегда представлял себе мудреца. Я собирался равняться на него в
старости.
Чаще всего Анри Фешнер держал рот на замке. Воспоминания торговца
были сродни зубам - их приходилось вытаскивать силой. Но мне бы и в голову
не пришло на это сетовать. Он ухитрялся сказать все одной фразой. Как-то
раз, когда я спросил старика, не намерен ли он перебраться на склоне лет в
Израиль, он улыбнулся в ответ и произнес, качая головой: "В страну, где
оркестров больше, чем зрителей? Бог с вами!.."
Анри Фешнер принадлежал к немногочисленной категории людей, большей
частью мужчин, как правило, преклонного возраста, в обществе которых я мог
находиться часами, не обмениваясь с ними ни звуком; когда я уходил от этих
молчунов, мне казалось, что у нас состоялся разговор по существу. То же
самое могло бы произойти сегодня. Но этого не случилось.
- Ну как ваша писанина, дело движется?
- Знаете, всегда трудно говорить о том, чем сейчас занимаешься...
Это и раньше было правдой, а в тот момент особенно. Если бы я
осмелился, я засыпал бы старика вопросами, вертевшимися у меня на языке.
Но меня удерживала любовь, которую я к нему испытывал. То, что мне
довелось недавно узнать о прошлом Фешнера, усиливало это чувство.
- Сын сказал мне, что вы решили рассказать о жизни какого-то
писателя. Автобиографии - это интересно; я иногда их читаю.
- Биография, не авто... - произнес я осторожно, чтобы его не обидеть.
- Да ладно, разница невелика. На каком периоде вы остановились?
- Война. Он не был на фронте, но...
- Но он был в оккупации. Как и все.
Я не мог упустить такой случай. Не в силах больше сдерживать свое
нетерпение, я ринулся в атаку:
- А вы? Как вы тут жили?
Старик смерил меня взглядом с головы до ног. Назови я его жидом, он
посмотрел бы на меня с таким же презрением. Я впервые заметил, что в
глубине глаз господина Анри поблескивает лезвие ножа. Его сухой
безапелляционный ответ исключал всякое продолжение темы:
- Тут - нормально.
Этот ответ ошеломил меня. Я переспросил. Он упорно стоял на своем: