"Виктор Астафьев. Так хочется жить (про войну)" - читать интересную книгу автора

сцепившихся меж собой скелета: большой скелет держал в объятиях скелет
маленький, кости белые так спутались меж собой, что было их не разнять.
Спустя годы в этих местах, за что-то Богом проклятых, новые зачеповцы,
борясь за светлое будущее, разместят лютый политический лагерь с лирическим
названием - "Белый лебедь".
Однако, все это произойдет потом. А пока Коляша, потаскав мешки с мукой
и солью, перетрудил раненую ногу, заприхрамывал сильнее обычного и однажды
едва отодрал кальсоны от коленного сустава - рана вновь начала гноиться, из
нее начали выползать белыми червячками крошки костей и полусгнившие
лангетки.
Так и не удивив трудовым энтузиазмом город Красновишерск, не украсив
городскую Доску почета своим портретом, Коляша Хахалин отправился на
медкомиссию в Соликамск, откудова кинут был в областной центр - город
Молотов, где и провалялся до тепла в госпитале.
По надсаженной, разрушенной войной стране шли полным ходом
восстановительные работы и катилась безудержная победная болтовня. Все
громче, все красивей, все героичней и романтичней преподносились подвиги на
ней бесконечные. И под этот звон, под песни и патриотический, все
заглушающий ор косяком вымирали фронтовики от застарелых ран и болезней. И
бдительными зачеповцами вычищались ряды советских людей от скверны. Людей,
перенесших немыслимые страдания и муки в оккупации и в плену, нескончаемым
потоком гнали и гнали на очередное перевоспитание - в лагеря, в края
далекие, гибельные. Урал прогибался старым хрустким хребтом от тяжести
концлагерей, на нем размещенных, от костей, в него зарытых.
Вожди и теоретики коммунизма по науке ведали, что после каждой почти
войны во всех странах бывали волнения, бунты и даже революции. Поводов для
ропота и недовольства у победителей фашизма было более чем достаточно.
Вернувшись с войны, они застали надсаженные, голодные, запущенные, быстро
пустеющие русские деревни, где продолжало царить укоренившееся в годы
советского правления бесправие, по сравнению с которым проклятое на Руси
крепостное право выглядело детской забавой. Двенадцать миллионов - гласила
людская молва - медленно погибали в лагерях смерти, и столько же стерегло
их, придумывая все новые и новые преступления ни в чем не повинным людям.
Вместо обещанной, заслуженной, выстраданной, сносной хотя бы жизни, заботы о
победителях - новые гонения, неслыханные зверства, страдания в концлагерях.
Брали и в войну, даже из госпиталей. Один поэт, тихо сказывали
госпитальные работники, бывший шахтер Домовитов, над койкой которого, к
несчастью его, размещалась радиоточка, выключив радио после прослушивания
боевой сводки, кратко прокомментировал ее: "Вот, всех врагов посокрушали, а
у нас, как и прежде, никаких потерь..." Той же ночью вместе с перепуганным
дежурным врачом вошли в палату еще два врача в белых халатах, сказали, что
больного переводят в другой госпиталь, переложили с кровати на носилки и
унесли - на десять лет - в Усольские лагеря...
Коляша - человек битый, голосу не подавал, с героями войны всякие споры
прекратил, даже против глупейших высказываний, вроде: "Вызываю огонь на
себя!" или "Я бы с ним не пошел в разведку",- не спорил. Он уже понял и
смирился с тем, что и боль от ран, и больная память - это на всю жизнь, это
до гробовой доски, и, когда наплывало прошлое, брало за горло,- он покорно
вновь и вновь переживал и пропускал через себя, через свое усталое сердце
неотвязное горе, военные будни, слышанное, виденное, в котором было уже и не