"Виктор Астафьев. Так хочется жить (про войну)" - читать интересную книгу авторасцепившихся меж собой скелета: большой скелет держал в объятиях скелет
маленький, кости белые так спутались меж собой, что было их не разнять. Спустя годы в этих местах, за что-то Богом проклятых, новые зачеповцы, борясь за светлое будущее, разместят лютый политический лагерь с лирическим названием - "Белый лебедь". Однако, все это произойдет потом. А пока Коляша, потаскав мешки с мукой и солью, перетрудил раненую ногу, заприхрамывал сильнее обычного и однажды едва отодрал кальсоны от коленного сустава - рана вновь начала гноиться, из нее начали выползать белыми червячками крошки костей и полусгнившие лангетки. Так и не удивив трудовым энтузиазмом город Красновишерск, не украсив городскую Доску почета своим портретом, Коляша Хахалин отправился на медкомиссию в Соликамск, откудова кинут был в областной центр - город Молотов, где и провалялся до тепла в госпитале. По надсаженной, разрушенной войной стране шли полным ходом восстановительные работы и катилась безудержная победная болтовня. Все громче, все красивей, все героичней и романтичней преподносились подвиги на ней бесконечные. И под этот звон, под песни и патриотический, все заглушающий ор косяком вымирали фронтовики от застарелых ран и болезней. И бдительными зачеповцами вычищались ряды советских людей от скверны. Людей, перенесших немыслимые страдания и муки в оккупации и в плену, нескончаемым потоком гнали и гнали на очередное перевоспитание - в лагеря, в края далекие, гибельные. Урал прогибался старым хрустким хребтом от тяжести концлагерей, на нем размещенных, от костей, в него зарытых. Вожди и теоретики коммунизма по науке ведали, что после каждой почти ропота и недовольства у победителей фашизма было более чем достаточно. Вернувшись с войны, они застали надсаженные, голодные, запущенные, быстро пустеющие русские деревни, где продолжало царить укоренившееся в годы советского правления бесправие, по сравнению с которым проклятое на Руси крепостное право выглядело детской забавой. Двенадцать миллионов - гласила людская молва - медленно погибали в лагерях смерти, и столько же стерегло их, придумывая все новые и новые преступления ни в чем не повинным людям. Вместо обещанной, заслуженной, выстраданной, сносной хотя бы жизни, заботы о победителях - новые гонения, неслыханные зверства, страдания в концлагерях. Брали и в войну, даже из госпиталей. Один поэт, тихо сказывали госпитальные работники, бывший шахтер Домовитов, над койкой которого, к несчастью его, размещалась радиоточка, выключив радио после прослушивания боевой сводки, кратко прокомментировал ее: "Вот, всех врагов посокрушали, а у нас, как и прежде, никаких потерь..." Той же ночью вместе с перепуганным дежурным врачом вошли в палату еще два врача в белых халатах, сказали, что больного переводят в другой госпиталь, переложили с кровати на носилки и унесли - на десять лет - в Усольские лагеря... Коляша - человек битый, голосу не подавал, с героями войны всякие споры прекратил, даже против глупейших высказываний, вроде: "Вызываю огонь на себя!" или "Я бы с ним не пошел в разведку",- не спорил. Он уже понял и смирился с тем, что и боль от ран, и больная память - это на всю жизнь, это до гробовой доски, и, когда наплывало прошлое, брало за горло,- он покорно вновь и вновь переживал и пропускал через себя, через свое усталое сердце неотвязное горе, военные будни, слышанное, виденное, в котором было уже и не |
|
|