"Виктор Астафьев. Так хочется жить (про войну)" - читать интересную книгу автора

нельзя! - Коляша раскинул руки.
Лейтенант киевский, весь, вроде бы, из одних крупных и тоже злых костей
сложенный, презрительно фыркнул обросшим ртом. Паровоз, попыхивая, увез на
подножке прилепившегося с желтым флажком сцепщика. Осмотрщик сидел на
сигнальном столбике, курил и с чувством личного облегчения наблюдал, как
военные шуруют на вагонные колеса напряженными струями, и, хотя надо было
указать на непорядок, ничего не говорил, не указывал. Коляша, угодивший в
цепь рядом с лейтенантом, заметил, что Создатель обделил пятерых мужиков,
творя этого человека, и, пожалуй что, лейтенанту с таким богатством терпеть
без бабы труднее, чем всем другим, оттого он и не совладал с собою на
киевском вокзале, вот тут и толкуй о равенстве и братстве... И еще Коляша, к
которому по мере облегчения возвращался юмор, думал о том, что у мужика с
такой аппаратурой и характер должен быть соответственный - большой, добрый,-
иначе ж бедствие, в первую голову - женщинам...
Увидев застенчиво улыбающуюся, прибранную, где-то даже умывшуюся
Женяру. Коляша переметнулся мыслью на человеческое счастье, о котором всю
дорогу так хлопочет род людской и сулит его советская власть, а оно так
близко, так возможно!..
- Вот спасибо! Вот спасибо! - досасывая цигарку, твердил сцепщик
вагонов.- Не куря пропадаем. Заправка будет, дак минут не меньше сорока
простоите, можете и за кипятком сходить...
- Тебе спасибо! - помогая супружнице взобраться в вагон и поскорее
спрятаться в обжитом уголке.- благодарил Коляша.- Отец, а отец! - позвал он
Сметанина.- Побудь тут, я за кипятком поковыляю.
Женяра, прежде его и на шаг не отпускавшая, на этот раз не возражала,
поверила, стало быть, что муж ей достался ходок: все дорожные правила знает
- с таким не пропадешь! Осмотрщик вагонов смастерил крюк из толстой
проволоки и показал мужикам, как изнутри, в щель либо через люк, откидывать
и накидывать вагонную накладку, чем привел в неописуемый восторг Сметанина и
всю остальную публику. Теперь можно ехать, не открываясь на крупных
станциях, зато ночью, на полустанках, чтоб не навлекать на себя гнев и
внимание надзирательной власти, можно делать все, что захочешь. Свобода!
- Да ить не все жа скурвились, спились да изворовались за войну.
Поезжайте с Богом! - в ответ на благодарности молвил осмотрщик вагонов и
пошел дальше исполнять свою работу.
Дальше двигались без особых приключений. Вояки, ехавшие из Румынии с
вином и добром, веселились в своих вагонах, играли на гармошках и
аккордеонах, перешучивались со встречными девчатами и бабами-торговками,
шумной толпой высыпали на станциях, провожая тех, кто доехал "до места",
обнимались, кричали, иногда и качали кого-то. Словом, почти как у
задумчиво-грустного Блока: "Молчали желтые и синие, в зеленых плакали и
пели...",- только вагоны были не зеленые и синие, все одинакового цвета, и
на войне российские люди были все на одной. Будь Коляша в своей артбригаде,
в своем дивизионе и взводе, тоже б домой с братвою, по-человечески ехал,
тоже б пел и веселился да спьяну плакал. А ныне вот приходится молчать,
будто чужестранцу, и оправляться ходить крадучись. Завоевал. Еще Женяра,
молодая супруга, после той станции за Орлом горечи в душу добавила,
шеборшилась под боком и руку мужа тщила ко лбу - легче, мол, ей сделалось,
можно дальше ехать без мучений, да руку-то мужнину, еще и целовать
принялась. Его аж в жар бросило: "Что ты? Что ты?" - слезы в нем закипели.