"Виктор Астафьев. Так хочется жить (про войну)" - читать интересную книгу автора

ночная стрельба случилась, якобы по очередному лиходею, пытавшемуся
забраться через люк в баржу, на этот раз с мешком - за пшеницей.
Злоумышленник упал за борт, погрузился в пучину и оказался "ничей" - никто
из переселенцев не признался в утечке родни, никто как бы не хватился
человека.
Разгрузка на низком, тальником поросшем берегу, где карандашиком
торчала и курилась железная труба, а вокруг нее так и этак большей частью
недостроенные помещения, месиво комаров, заживо съедающих людей. Сразу же за
трубой и меж строений - хилый, поврежденный лес, большей частью еловый да
березовый, табуны голоухих ребятишек и собак, чернота уток на реке, даже на
лужах, в озеринках, нехороший, удушливо-парной воздух "отдающей мерзлоты",
от которого тошно, даже склизко в горле и в голосе,- вот и все первые
впечатления.
Затем суета, работа, быстро надвинувшаяся осень, в середине сентября
снегом порснувшая и к концу октября согнавшая все суда и всех птиц на юг.
Разом грянула зима, морозная и ветреная. Убавила она половину переселенцев,
смахнула их с берега, вымела в лесотундру, где день и ночь работала команда
с кирками, ломами и лопатами, выбивая в стальной тверди мерзлоты широкие
котлованы, глубиной аккурат такие, чтобы из них распластанно брошенный
человек не высовывал носа. Старались в ямины поместить человеко-единиц как
можно больше. Затем гусеницами тракторов приминали могилы, чтобы не только
носы, но и скрюченные цингой руки и ноги не торчали из серебрящихся комков,
сизых от раздавленной мерзлой гулубики.
Тут, в Заполярье, не до нежностей и удобств. Выжить бы.
Большая, основательная семья Хахалиных как-то быстро и незаметно
изредилась. Умерли старики и с собой уманили самых уж размладших внучат.
Когда отца Коляши под конвоем увезли еще дальше, на какие-то "важные"
работы, будто сломилась матица в избе - не стало и матери. Все посыпалось и
рухнуло до основания - цинга сразила. Остался Коляша на руках старшей
сестры, уже здесь, в Заполярье, дважды сходившейся с мужиками, чтобы иметь
"опору в жизни", и была та опора опорой иль не была, но дети от нее
появлялись. В барачной беленой комнате однажды застрял "ирбованый" с
наколками на руках, на груди и даже на заднице - он-то и приучил Коляшу к
немудрящей музыке. В городке образовался детприемник, сестра взяла Коляшу за
руку и отвела туда, сказав на прощанье, что ей бы со своими чадами как-то
выжить и управиться.
Обжились они, поправились. "Ирбованый" оказался крутым работягой,
крепко заколачивал на лесопогрузке, срубил дом у озера, но и пил, и жену
поколачивал тоже крепенько. Коляша изредка заходил к родне и с удивлением
обнаруживал подросших кулачат с порчеными зубами и вновь ползающих и
ковыляющих малышей-племяшей вокруг стола - неистребимое отродье. "Ирбованый"
был к Коляше, как, впрочем, и ко всем другим людям, приветлив, учил его
играть на балалайке и на гармошке, давал ему рубль на конфеты и однажды
подарил новенькую книгу, приказал ее прочесть, а потом рассказать
содержание. "Ирбованый" был грамотный, читающий, совсем пропащий человек, он
и Коляшу погубил, купив ему в подарок "Робинзона Крузо",- навсегда
погрузивши парнишку в пучину такой завлекательной книжной жизни, из которой
ни умная школа, ни вот эта непобедимая армия не могли его вынуть.
Старшину Растаскуева больше всего поражало и потрясало, что какой-то
сопляк Хахалин в красном уголке читает газеты, листает журналы и знает