"Виктор Астафьев. Так хочется жить (про войну)" - читать интересную книгу автора

наперечет десяток тех книг, что выставлены на полке, читает, конечно же,
исключительно для демонстрации умственности и разложения посредством
культуры армейского контингента, находящегося в составе вверенной ему роты.
Скоро, однако, старшина Растаскуев достиг своей цели - никто, в том числе и
зловредный грамотей Хахалин, к газетам и книгам не притрагивался, не пачкал
и не рвал их - недосуг было.
А "ирбованый", в первые же месяцы войны взятый на фронт, слышно было,
командовал ротой, получил звание Героя за сражение под Москвой. Во всяком
разе, писала в письме старшая сестра, жить с ордой сделалось полегче, ей за
мужа идет пособие, и сам он нет-нет и пришлет денег с фронта, один раз даже
прислал посылку с мануфактурой - на ребятишек, прислал и вторую посылку, но
в ней оказались только красивые книги, которые он приказал беречь до его
возвращения.
Ну, что еще вспомнить? Где и чего наскрести такого, чтобы поменьше
болели лицо и кости, и забылось бы все, что было и есть вокруг. Детдом? Там
было много презанятного и интересного. Но ярче всего помнились морозные,
"актированные" дни и ночи, когда в школу и на работу не идти. В те ночи от
морозов цепенел заоконный мир, но небо шевелилось, двигалось, фантастически
нагромождались на него торосы, груды и глыбы льда, каких-то мерцающих теней,
хрустальных столбов и колонн, бросая иль спуская на землю тот
леденяще-мерцающий свет, от которого земля казалась совсем пустынной,
обезлюдевшей, нежилой. В такие ночи тепло от беспрерывно топящихся печей,
уют детдомовского жилища, пусть и казенный, пусть и убогий, казался тем
раем, о котором все время нравоучительно говорили старшие: "Государство
заботится о вас, обеспечивает всем, государство и советская власть хотят,
чтобы вы выросли истинными патриотами своей Родины, наш любимый и родной
вождь все делает для того, чтобы вы не чувствовали себя сиротами..."
И не чувствовали! И не знали! И не ощущали! Жили и жили на свете
беззаботно, весело, как и подобает жить в детстве. Ругались, конечно,
дрались, отлынивали от уроков и всяких там разных занятий, когда надо сидеть
смирно и слушать.
Все было. Все было. Но лучше всего и памятней, когда в самую большую,
девчоночью комнату сбивалась братва, еще не дотянувшая годами до тех, что
уже вовсю блатарили, и среди них начинающие преступники, гордившиеся своим
ранним созреванием,- они не ломились в большую комнату, презирая малышню, им
некогда было, они занимались серьезными делами: карманной тягой, бесплатным
проникновением в кино, посещением рабочих общежитии, где всегда весело и
вольно, если погода позволяла, шатались по городу, по магазинам, по столовым
и всяким другим присутственным местам - любимое это занятие людей, привыкших
к безделью, и просто неодолимая тяга звала, тянула нарождающийся класс
неприкаянных людей в темные переулки, к бродяжничеству, к потаенным,
рисковым делишкам. Детдома и разного рода приюты, как и школы наши, любят
хвастаться, сколько выдали они стране героев, ученых, писателей, артистов,
летчиков и капитанов, но общественность скромно умалчивает, сколько же
воспитательные заведения дали родине убийц, воров, аферистов и просто
шатучих, ни к чему не годных, никуда кроме тюрьмы не устремленных людишек.
...Сдвинув койки, повелев малому населению ложиться в ряд, Венка
Окольников и Коляша Хахалин покрывали улегшихся сперва холодными простынями,
затем одеялами и поверху уж всякой одеждой, какую удавалось раздобыть на
вешалке. С дальнего боку залезал под укрытие и подтыкался Венка Окольников,