"Виктор Астафьев. Так хочется жить (про войну)" - читать интересную книгу автора

это были другие звезды, другая луна? - пришло в полусон Коляше.- Но почему
же? Звезд-то на небе много, а луна всего одна..." Коляша услышал, как
плотнее и плотнее жмется к нему спутница его, расстегнул шинель, пустил ее
ближе к своему теплу, и она, невеликая, уместилась в уютном его гнезде.
"Милая. Родная! Как хорошо, что мы вместе, едем вот куда-то, несет нас поезд
в будущую жизнь, в неизвестность. Я постараюсь быть тебе нужным и верным
другом,- почти стихами говорил сам с собой Коляша.- У меня было много
друзей, потому что я все без остатка отдавал людям, ничего, никогда не таил:
ни хлеба, ни души, ни веселой натуры своей... Случалось, через силу
веселился, хотел поддержать друзей. И они не дали мне умереть, вынесли,
переправили на другой берег с Днепровского плацдарма, а ведь там даже с
легкими ранениями умирали. Спи, родная, грейся, дыши. Тебе, однако, попался
в спутники не самый лучший, но, поди-ка, и не самый худой человек..."
Проснулся Коляша от неспокойства, возни за унитазом, сдавленного
шепота.
- Та, Одарку... та нэ можно. Люди ж...
- Мыколочку! Мыколочку! Я никому... ни божечки мий!.. Бильш тэрпиты
нэма сил... Мыколочку!..
- Одар... Одар!..
Одарка затыкала рот мужа рукою, грызла, терзала его, пыталась
притиснуть к себе, в уголке за громыхающим унитазом:
- А-а, голубонька! А, коханый мий!.. Н-нэ можу бильш... нэ мо-о-жу! -
стонала она.- Н-ну ж, ну ж! Сувай! Сувай!.. Я сама... я сама... Аж! Аж!
Укуси мэнэ! Укуси! А-э... сладэсэнький мий!..
Микола из последних сил отбивался от наседающей, обезумевшей бабы,
выполз на середину туалета. И хотя туалет старого вагона просторен, инвалид
лягал Коляшу негнущейся ногой в его тоже негнущуюся ногу. Коляша загораживал
всем, чем мог, Женяру, чтоб не увидела она этой ошеломляющей схватки.
- Выдчипысь! - прорычала Одарка, и Мыкола отлетел к двери туалета,
ударился, затих.
За унитазом возилась, гребла взнятыми вверх ляжками, белеющими во тьме,
по-звериному хрипела, вроде бы грызла какое-то дерево женщина. Унитаз
набатно гремел, звенел пузырь на потолке, звякал о железо... Туалет, вагон,
мир содрогался от мук женщины, истязающей самое себя. Громко прорыдав, скуля
по-песьи, женщина начала ослабевать. Какое-то время еще подбрасывало,
дергало в конвульсиях ее могучее тело. Но вот унялось, распласталось и оно,
ноги, обутые в солдатские ботинки последнего размера, опали, вытянулись,
унималось хрипящее дыхание. С мучительным, сонным стоном женщина
пробуждалась от обморочной страсти, проясняясь сознанием. Затаившись во
тьме, долго-долго не шевелилась, не подавала признаков жизни.
Поезд все стучал и стучал колесами, скрипел вагон, бился и бился об пол
унитаз, никак не проваливаясь в дыру, колпак фонаря под потолком, готовый
вот-вот оторваться, лязгал. Коляша плотнее прижал к себе Женяру, уверяя себя
в том, что она ничего не слышала. Женяра шевельнулась, прошептала: "Что это,
Коля? Ой, как страшно-то..."
Не вылезая из-за унитаза, Одарка помацала вокруг, нашарила костыли,
притянула их к себе, начала прибирать одежду, зачесала гребенкой волосы,
повязалась платком, еще посидела, прислонившись к шаткой стене.
- Мыкола! - наконец, исказненно позвала Одарка.- Ты, можэ, попиты
хочешь?