"Виктор Астафьев. Так хочется жить (про войну)" - читать интересную книгу автора

Ригу, захватили там квартиру выселенных латышей, чем вместе с другими,
такими же "патриотами" шибко способствовали дружбе "братских народов",
вскоре построили дачу на взморье, разумеется, на свои "скромные сбережения".
Кирька на гражданке сразу сделался деловит, скуп, пил только по праздникам,
с разрешения жены, которая устроилась в инспекцию по иностранным судам,
шибко раздобрела, сделалась одной из самых богатых дам в Латвии.
Вплотную наступила осень. За нею должна была последовать и зима.
Почтовый пункт, засыпанный по двору и крыше мелкими, рот вяжущими грушами,
хоть и неуверенно, начинал готовиться к зиме. Нестроевиков бросили на
заготовку дров. И тут Коляша Хахалин, и сам мужик не промах, познал
разворотливость и предприимчивость Кирьки Шарохвостова.
Валили лес в той самой роскошной дубраве, что баюкала в глуши своей
синий ключ. За дровами должны были делать два рейса: один до обеда и один
после. Но Кирька мобилизовал в помощь бригаде еще двух местных деляг, и
заготовители стали делать три рейса - два в благословенное место, к почте, и
один или два - во дворы грамодян, где работяг уже ждала самогонка, добрый
ужин и горсть денег. Бревна, заготовленные на дрова, в особенности дубовые
сутунки, были тут на вес золота, потому как многие хаты и постройки
нуждались в ремонте, и, поскольку наступал долгожданный мир, люди готовились
строиться, обзаводиться худобой, укреплять хозяйство, на первый случай -
свое, затем и колхозное.
Союз, заведенный Коляшей с Женярой, получил распространение, хотя и
норовили парни взять девок на шарап, как базарные налетчики, но не больно-то
получалось. Девки за войну обрели опыт обороны, обучены были, как
тактически, так и практически - придерживались дистанции в поведении,
целовать, даже щупать себя давали, но дальше уж только хитростью и напором
можно было брать ослабелую от страсти крепость. А какая сила у недавних
госпитальников? Девки ж на тыловом питании раздобрели, да еще фрукты кругом,
да овощи, по квартирам молоко да сало. Все в девках вызрело и налилось,
клапаны на нагрудных карманах гимнастерок уже не клапаном выглядели, но
козырьком генеральского картуза.
Началась демобилизация и отправка девушек домой. Не всех сразу, малыми
партиями. Сколько трогательных сцен, сколько слез и горя! Ведь многие
девушки за четыре года войны стали друг другу что родные сестры, а тут еще и
эти, "преемники", успевшие затуманить мозги девчонкам, кое-кому и наобещать
всякой всячины, под обещания, в густом угарном тумане похитив последнюю
девичью ценность, сдобное брюхо им на прощанье подарив.
Не один и не два Коляшиных корешка сутками скрывались в конюховке или
уходили в леса, укрывались в ближних селеньях. Но большая часть терпеливо и
честно несла крест, толклась возле машин, обещая писать подругам без
передыху письма и непременно приехать, куда надо, в качестве мужа. Когда
машины, наконец, уходили, кавалеры вздыхали освобожденно, иные даже и
крестились, хотя были почти сплошь безбожники. Наиболее пылкие и верные
кавалеры ездили прощаться со своими кавалершами на станцию. Возвращались
подавленные, увядшие, даже и заплаканные. Над ними посмеивались. Коляша
сочинял частушки, припоминал анекдоты непристойного свойства.
- Как же нам-то быть, Колька-свист? - спросила Женяра Коляшу.
И он, мелко покашливая, чистосердечно ответил:
- Не знаю.
- Да как же ты не знаешь? Я же уж беременна...