"Виктор Астафьев. Так хочется жить (про войну)" - читать интересную книгу автора

мало - раскрылся, выпятился молодецкой грудью и совсем-совсем не берег свою
толстую морду...
Коляша, как бы изнемогши, как бы оберегая остатки лица, опустил голову,
соблазняя истязателя подцепить его кулаком-кувалдой для последнего,
прицельного удара. Как только старшина приосел в боевом маневре, Коляша
головой и одновременно в прыжке ударил победительно топавшего воина ногами в
низ живота. Что-то хрустнуло, всхлипнуло внутри старшины, в следующее
мгновение он уже полулежал, зевая, у стены, под портретами Карла Маркса и
Фридриха Энгельса, выше которых еще висели Ленин и Сталин. Поверженный
старшина старался что-то молвить, но, глуша, размягчая звуки, изо рта
ротного дяди выплескивалось красное месиво и все тот же тонкий писк тянулся
вместе со слюною.
Младший лейтенант подхватил бунтовщика, выбрызгивающего вместе со
слюною и с кровью ругательства, какими владеет только советский простой
человек, и в первую голову шпана всякая, прежде всего детдомовщина, уволок
его за перегородку, ко кровати для дежурного.
- Что же это вы?! Что же это вы?! - топтался вокруг Коляши дежурный по
батальону и совал ему полотенце.- Умойтесь. Умойтесь. Как же это вы? Что же
это вы?..
- Не надо,- отстранил полотенце Коляша.- Испачкаю. Мне бы тряпку
какую,- и начал умываться холодной водой.
Младший лейтенант тряпицы не нашел, пришлось все же пользоваться
полотенцем.
- Безоружного бьют! За руки держат...- почти стонал младший лейтенант,
видать, начитавшийся благородной литературы, и предложил Коляше ложиться на
кровать дежурного.- Мне уж лечь не доведется, а вы ложитесь. Я вас запру на
ключ. Ой, что завтра будет?! Что завтра будет?!
Младший лейтенант ушел, придерживая противогаз на боку. Коляше
отчего-то подумалось, что вот этого-то командира как раз и убьют на войне -
война хороших и добрых не щадит, и Бог, говорят, их к себе в первую очередь
призывает...
Он осторожно уложил себя поверх одеяла. Его начинало трясти, и горькая,
слезливая, какая-то детская слабость и обида накатывали на него. Большой
боли он пока еще не ощущал, но вот чувство сиротливости, одиночества и
безмерной тоски по кому-то и по чему-то распространялось по всему телу, по
всему нутру и даже, вроде бы, под кожей. В крови, в мышцах поселялась
тоскливая пустота. Как и всегда после потрясения, вспышки в детстве еще
приобретенного психоза, он болел всем телом, слабел духом, страдал чувством
покинутости. Как всегда, ему хотелось куда-то уплыть, уехать, убежать. Да
куда уедешь, уйдешь от этой казармы, из этой жизни? Он уже давно решил, что
когда-нибудь в такие вот минуты покончит с собой.
Трясло все сильнее, стучали зубы, и сквозь них не вырывался, но тек,
сочился прикушенный вой. Он задрал военное одеяло, которое натянул было на
подушку, чтобы не запачкать казенную наволочку, сказал сам себе: "Семь бед -
один ответ",- и попытался заснуть, да сон не сходил на него. Тогда он стал
вспоминать свою прошлую, такую еще короткую, однако очень насыщенную жизнь.
Воспоминания всегда насылали на него сон и успокоение.
Вспоминать-то Коляше особенно и нечего. Родителей его, Хахалиных, отца
и мать, выслали на север из богатого алтайского села Ключи. Коляша был еще
мал, только-только входил в школьный возраст. Его зреющая детская память