"Виктор Астафьев. Так хочется жить (про войну)" - читать интересную книгу автора

сала, картошек и цибули, сулилась как-нибудь и самогону принести, подпоить
постового и добровольно остаться на губе.
Но однажды четырем разгильдяям, прозябающим на гауптвахте, возвратили
пояса, обмотки, выдали оружие и под командой капитана Ермолаева, имеющего
два ряда орденов и много дыр на теле, добивающего срок до демобилизации,
отправили за картошкой в село, дорогу в которое капитан знал, потому как
состоял при отделе снабжения полка, и полк тот съедал за сутки не менее
кузова картошки, много пшена, кукурузы, комбижиру и всякого прочего добра.
Словом, как выразился капитан Ермолаев, явно недолюбливающий полк и его
обитателей,- жрут, срут, крохоборничают. Он внимательнейшим образом оглядел
вверенную ему четверку, убедился, что все они бывшие фронтовики.
- По коням, орлы! - сказал и полез в кабину, добавив, что могут их и
обстрелять в пути, так что лучше лечь в кузове на солому, башки не
высовывать, на двор не проситься - остановки нежелательны.
Шофер машины, расплывшийся от харча, явно не казенного, ныл:
- Опять я! Опять я! Некого акромя меня нарядить, некого? В этаку даль,
на вечер глядя... Район-от самый опасный...
Капитан рыкнул на шофера, лязгнул дверцей, и скоро они уже пылили по
украинским просторам, меж осенью полуубранных, потемневших полей пшеницы и
рассыпанного, что горелый лес, будыльями торчащего, накрест палого
подсолнуха. Кукурузные поля, обнажив гниющие початки, шелестя, сорили
драными лохмотами. Птицы всякой тут паслось - тучи, иные вороны так
обожрались, что и взлететь не могли, лишь отбегали с дороги, махая крыльями.
Приказом капитана - лежать и не дрыгаться - солдаты, недавние
фронтовики, пренебрегли - экие страхи после фронта-то! Обстреляют! Ну и они
в ответ дунут из автоматов, новеньких, свежесмазанных, с полными дисками. Да
еще у ханыги того - шофера - "дегтярь" есть в запасе. Попробуй, тронь.
Название села, в которое они устремлялись, врубилось в памяти навсегда
- Подкобылинцы. Село стояло хорошо, лицом к полям, дворовыми постройками к
лесу. По селу, разделяя его на две части, текла, перехваченная плотинкой,
лесная степенная речка, вычесывая зубцами каменьев из леса к домам и в поля
спутанные кустарники, порскнувшие серьгами, и крылато раскрывающееся листвой
чернолесье, вербач, краснотал. Плакучие ивы, там и сям нежно засветившиеся,
мочили гибкие космы в прудках, гоготала многоголосо плавучая птица,
насорившая всюду столь много белого пера, что туманцем зелени покрытые
берега прудков, узко от них поднимающиеся переулки, были словно бы
припорошены снегом.
Дома под черепицей и "пид бляхой", строенные основательно, сплошь почти
на каменном фундаменте, окружали собою упористо стоящую церковь и кирпичный
многоэтажный дом, должно быть школу. Дворовые постройки - из толстых, во всю
длину рубленных бревен, крытые то тростником, то соломою, круто взмывали в
небо. Сами дворы вымощены плахой или каменными плитами, не огороженные сады,
сомкнувшиеся меж собой, подступали к хорошо сохраненному сосновому бору с
подбоем ельника, местами, как бы нечаянно, яблоньки забредали в него и
зацветали в затени припоздало, торопясь, однако, союзно с родным садом
покрасоваться, опасть цветом и успокоиться завязью плодов.
Коляша еще и еще плевался, вспоминая самую брехливую на всем свете
пропаганду о том, как в нищете погибали, обобранные панами, никем не
призретые украинцы и белорусы. Больше всего, помнится, поразила детдомовских
ребят спичка, которую угнетенные, ограбленные народы вынуждены раскалывать