"Виктор Астафьев. Так хочется жить (про войну)" - читать интересную книгу автора

оборотилось, и начала она удаляться. Коляша педаль надавил, газу прибавил,
надо бы и на четвертую скорость перейти, устремиться следом за пятнышком, но
четвертая скорость, надо вам сказать-заметить, самая у "газушки" коварная -
в нее надо попадать с довертом. Ну вот по ровной и прямой дорожке ты шел,
шел, а тебе в уголок надобно, вот ты и...
Словом, опять отстал Коляша от колонны и сразу вспотел, и сразу
неприятности. Дорога под уклончик покатила. Ну, думает Коляша, тут-то уж я
настигну впереди ищущего, счас вот пятнышко увижу. Родимое! Где ты?
Появляйся! А вместо пятнышка впереди обозначилась еще одна дорога, то есть
не то чтобы дорога, царапина земная, бороздка скорее. Куда вот ехать? По той
бороздке ехать иль по этой. Коляша в смятении руль закрутил, влево, вправо,
влево, глазом потным отметил: справа в бороздке заблестело, значит, колея
это новая набита, вода в нее налилась - весна же, вода кругом. Только бы не
забуксовать. Тут он почувствовал, что его понесло, и сразу понял: не колея
это, не колея, яма это, скорей всего та, из которой селяне глину брали для
печей и разных подмазок. Опытный шофер чего бы сделал? Раз понесло, так неси
уж, потом, благословясь, народом или буксиром машину из ямы добудем. А
Коляша, как его понесло, вираж рулем заложил, очень крутой вираж, аж до
упору баранки - чтобы по ребру ямы проскочить. И тут же почувствовал: машина
опрокидывается, за руль инстинктивно рулевой ухватился, прямо вцепился в
руль. Опрокинуться-то он не опрокинулся - скорость малая была и яма
невелика, но на бок "газушку" положил. Все двадцать человеческих душ,
сонных-то, в грязную воду Коляша высыпал, сверху катушками со связью,
лопатами, ведрами, барахлом всяким присыпал. Народ со сна в панику - враг
напал, свалил куда-то в холодное, смертью веющее место. Когда бойцы из воды
и глины вылезли, маленько опомнились и с криками: "ипмать, епмать.
епмать!!!" - на Коляшу пошли, в грудь дула винтовок приставили, затворами
клацают. "Да стреляйте! Че уж..." - махнул рукой Коляша. Но тут из тьмы
"студебеккер" с орудием возник, из него комбат Званцев выскочил. "Че у вас
тут?" - заорал. И охладел народ, давай мокрое отжимать, в другую машину
грузиться.
"Кто прямо ездит, дома не ночует",- вспомнилась Коляше еще одна
поговорка, где-то, скорей всего еще на родине, в Ключах слышанная. Поняв,
что своими силами ему машину из ямы не вынуть, залез он в кабину и, почти
стоя, уснул на сиденье, и так крепко спал, что и не заметил, как скатился
вниз, на другую дверцу, стекло ботинками выдавил, скомкался в рычагах и
педалях, кучкой тряпья лежал меж землей и техникой, об стекла порезался.
Едва его разглядели в кабине из присланного на выручку "студебеккера", с
возмущением вынули за шкирку: "Бедствие такое, а он, гадюка, спит!.."
После Мценска, будь он неладен, и того хлеще случай вышел. По фаре
стрельнули - сама она включилась, или Коляша со сна рычажки перепутал. В
фару не попали - мала цель, но трубки радиатора пробили, вытекла вода. Народ
пересадили, в ночь увезли, рулевой в лесу остался. Один. Страшно одному.
Фашисты и черти всюду мерещатся. Только под утро и поспал маленько рулевой.
Застучали, забарабанили в кабину, и он проснулся. Ребята из той же
сталинградской армии скалятся, к себе зовут, вместе с машиной. Кашей и
сухарями Коляшу кормят, по плечу хлопают. Он и согласился. Налетели двое в
фартуках с паяльниками на весу, мигом радиатор заварили, воды в него из лужи
налили. Один из тех, что в фартуке, за руль сел и на дорогу машину вывел,
газуй, говорит, вслед за