"Виктор Астафьев. Так хочется жить (про войну)" - читать интересную книгу автора

для машины. Уже через несколько ночей пути устав и инструкции нарушались,
аппарели копались лишь под "студебеккеры".
Коляше хватало хлопот с машиной. Дела его с каждой ночью, с каждым
километром шли хуже и хуже, он быстро задичал, оброс волосьем,
обмундирование на нем измазалось грязью и мазутом, вся его требуха
пропиталась бензином, исхудал рулевой Хахалин, затощал, глаза его покраснели
и слезились. Просил он, лично просил майора подменить его, снять с машины -
уснет за рулем иль аварию сделает, что тогда? Заменять его, кроме Пеклевана,
было некем. Пеклеван-хитрован куда-то делся, говорят, во взвод управления
одной из батарей перешел, там комбат любил и собирал к своим орудиям
здоровенных, надежных мужиков. Коляше грозили расстрелом, судом, чем только
не грозили, а он тупел и опускался все более и более. Машина заводилась
долго и капризно. Коляша боялся, страшно боялся, чтоб она совсем не
остановилась. Как-то он крутил, крутил заводную ручку и со злости хватанул
машину по радиатору зтой заводной ручкой, после чего крутанул - и сразу
машина завелась, так ребята после того случая несли ему оглобли, дрыны: "бей
ее, заразу!" говорили. Коляша бил, но больше не помогало.
Между прочим, заметил рулевой Хахалин, вместе с артбригадой и
артдивизией двигалась к фронту какая-то боевая часть со множеством машин,
бронетранспортеров, минометов, орудий, и потихоньку вызнал - то движется
гвардейская сталинградская армия, и всю-то ноченьку братцы-сталинградцы
спокойно спят по лесам, полям и уцелевшим селам, на утре, на самом рассвете,
когда весенним туманчиком окутает землю и особенно звонко насвистывают
соловьи, армейская техника возникает на дорогах и за час-два делает без ора,
паники, потерь техники и пережога бензина рывок на положенное расстояние -
несчастные те пятнадцать или двадцать километров.
Это и был один из явственных признаков военного опыта. Дальневосточная
же бригада растеряла изрядно техники, людей, рыскала в их поисках при свете
дня и получала разгоны и разносы высокого командования. Ну, само собой,
бригадное начальство подвергало разносу командиров дивизионов, те разносили
командиров батарей, комбаты разносили взводных, взводные - отделенных,
отделенные уж не разносили солдат, отделенные матерились и пинались. Сержант
Ястребов угодил Коляше пинком по копчику, и теперь Хахалин, сидя бочком,
рулит и время от времени ерзает на сиденье - болью в копчике отгоняет сон.
Замелькало так и сяк написанное на указателях: "Мценск", "Мценск",-
Коляша заторможенно отметил: старинный русский город Мценск они должны были
миновать чуть ли не неделю назад. "Мчимся семь верст в декаду, и только
кустики мелькают! - усмехнулся он. Проехали и Мценск - старинный русский
город. Коляша у Тургенева, у Лескова и еще у кого-то про него читал. Шибко
разбит город - только это и заметил рулевой, работа ж эта проклятая - надо
за передней машиной следить, чтобы не оторваться, не свернуть куда не туда,
не отстать от колонны. Так ничего и не запомнил Коляша про Мценск. Вот
потом, после войны, и рассказывай пионерам о своем боевом пути: где был,
чего видел, какими подвигами родину прославил. Всем подвиги подавай! А тут
вот главное - не потеряться бы, да чтоб мотор не заглох...
За Мценском вместо деревень таблички пошли и трубы. Где и труб нету.
Проехал Коляша одну табличку - Ельцовка иль Ерцовка деревня называлась, в
подъемчик дорога пошла, язык сырой высунула. На подъемчике впереди белое
пятнышко обозначилось. Обрадовался Коляша пятнышку, среди народа, в боевых
рядах себя почувствовал. Но только он обрадовался - пятнышко белой полоской