"Виктор Астафьев. Так хочется жить (про войну)" - читать интересную книгу автора

необидно. Какой человек! Человек-то какой! "Много народов у Бога, а
человеков - по счету",- говорил Пеклеван весомо, имея в виду своего
наставника. Обнаружив, что стажеры у него некурящие и табак их в кабине
душит, бросил курить Пал Андреич. Бросил и все, хотя мучался при этом.
Выпивать, правда, бросить он не мог - это было выше его сил. Пил каждый
вечер помногу, но никто его пьяным не видел и поймать с вином не мог.
И вот с Павлом-то Андреичем Чвановым, Игренькой то есть, пара блатных -
так звал своих курсантов наставник,- здорово училась ездить по широкому
полигону, начиная делать вылазки в ближние окрестности, даже и в город -
чтобы постигнуть мудреные правила уличного движения. Зачем вот они надобны
на фронте, где, как полагали курсанты, да и сам наставник, хвативший войны
на Халхин-Голе, никаких правил нет и не будет? В общем-то драгоценные часы,
надобные для освоения техники, отнимали, и только, да еще строевая, да еще
огневая, да еще политзанятия, да уборка - приборка гаражей и территории, да
еще мойка машин - вот тут учись-вертись.
Павел Андреевич, или товарищ старший сержант, говорил: горе намучит,
горе и научит, там, на фронте, пока научатся, хватят ребятки лиха, много
машин и голов своих потеряют. Пал Андреич главнее всего ценил в человеке
расторопность, и Пеклевану от него крепко доставалось. Она, она,
расторопность, и спасла Коляше жизнь.
Машины автополка часто помогали городу и сельскому хозяйству, да
большая их часть, почитай, в дальних и ближних командировках и пропадала, за
что и обламывалось полку разное довольствие, и питаньишко у курсантов было
сносное. Хватившие горя и голодухи в стрелковых и других частях, парни и
мужики говорили, что здесь, в автополку, жить можно, здесь условия, как при
царе. Ну и, само собой, приворовывала шоферня, натаскивала и курсантов
воровать, но не попадаться. Попадались все же, и довольно часто, тогда
наставника вместе с курсантами снимали с машин, судили скорым, деловитым
судом и отсылали на фронт. Но коли фронта все равно не миновать, то что ж
того суда и бояться? У Пал Андреича вон на шее золотая цепочка с подвеской
сердечком, зуб золотой и новенькие часы на руке. Есть у него кроме кубанки и
всего этого приклада костюм, чесанки, гармошка. Все это находится в надежном
месте, у какой-то шмары, которую Пал Андренч сулился показать ребятам, но
пока еще не показал, еще не до конца проникся к ним доверием. В полку Пал
Андреич почти и не жил, в столовую ходил "для блезиру", как говорил
Пеклеван, часто и вовсе не ходил, приказывал своим блатным стажерам сходить
с котелком на кухню, получить суп и кашу, да и выхлебать - все силенки
прибавится, скоро на капремонт вставать, двигатель подымать, а он сто
двадцать кг весом, да и другие части машины тяжеловаты.
В середине зимы почти все машины автополка были брошены на вывозку
зерна со складов и зернотока недалекого от города совхоза. День-другой
ездили курсанты, лопатами до ломоты в костях помахали, грузя зерно, и
стройность работы военной колонны стала пропадать, где машина забуксует,
какая и вовсе сломается, где наставник-шофер заболеет, где доблестные
курсанты в город, на базар смоются, и ищи их, свищи...
Был на складах, точнее меж складов-сараев, бункер, подвешенный в виде
бомбы, полный зерна. Выдерни заслонку - и зерно потечет в кузов, машина
моментально наполнится, но девица, справная телом, сидящая над этой бомбой в
застекленной кабине, трещала: "Для экстрэнного заказа! Для экстрэнного
заказа, для спэцзаказа!" Ей, заразе, и начальству совхозному не жалко