"Виктор Астафьев. Так хочется жить (про войну)" - читать интересную книгу автора

это помещение с кирпичными стенами и сводом, с бетонным полом
предназначалось под кладовку с фуражом, ныне же туда складывали метлы,
лопаты, голики и прочий шанцовый инструмент. Лопаты, метлы и все прочее из
кладовки унесли, пол подмели и на ночь кладовку замкнули, оставив Коляшу в
телогрейке, в расшнурованных ботинках на одну портянку. Кладовка не
отапливалась и ни к чему теплому не примыкала. Всю ночь Коляша не спал,
делал физические упражнения, приседал, отжимался и к утру остался без сил.
После подъема его сводили в туалет, выдали миску с половником каши, кусок
хлеба, в ту же миску, которую Коляша вылизал до блеска, плеснули теплого
мутного чая.
Коляша не выдержал, прилег и сразу же почувствовал, каким вековечным,
могильным холодом пропитан бетонный пол - хватит его здесь с его
ослабленными легкими ненадолго,- пока сойдут с его рожи синяки и бунтаря
можно будет вывести на люди, перевести его на гауптвахту, он уже будет
смертельно простужен.
Но, но тут вступил в действие Игренька и Господь. Игренька был всех
ловчей и хитрей не только в этом полку, но и на всем свете, а Господь - он
всегда за покинутых и обиженных.
Сразу же после начала теоретических занятий и работы на тренажерах в
техническом классе курсантов распределили по машинам и передали во власть
шоферов-наставников. Пара курсантов попала и к шоферу по прозвищу Игренька.
Прозвище шофер получил задарма. Он звал Игренькой свою машину-"газушку" и
часто, хлопая по звонкому железу капота, восклицал: "Ну, как ты тут,
Игренька? Не замерз? Не отощал? А вот сейчас мы тебя овсецом покормим,
маслицем подзаправим - и ты сразу заржешь у нас и залягаешься". Машина,
ровно бы слыша и понимая слова своего хозяина, все так и делала: ржала,
попукивала, брыкалась.
Сам Игренька, Павел Андреевич Чванов, невелик ростом, но уда-ал, ох,
уда-а-ал! В нарушение устава носил он кубанку с малиновым верхом, то есть в
расположении полка носил он шапку и все, как положено по уставу, надевал.
Однако, выехав за проходную, доставал он из-под заду кубанку, распахивал
бушлат, под которым была у него боевая медаль за Халхин-Гол и множество
значков, вделанных в красные банты. Человек он был сокрушительно-напористого
характера, неслыханной мужицкой красоты, страшенной шоферской лихости. Его
безумно любили женщины, почитали мужчины, но в полку с ним сладу не было.
Чтобы досадить Игреньке, как-то его обнизить - прикрепляли к нему самых
распоследних курсантов-тупиц, чтоб, когда будет экзамен, не зачесть ему
выполнение задачи, снять с машины и отправить на передовую.
Игренька всю эту тонкую политику ведал и плевал на нее. Получив в свое
распоряжение Пеклевана Тихонова, который не помнил даже имя своей жены -
"баба и баба" говорил,- еще в трех, может, в четырех поколениях ему
надлежало ездить на быках, прежде чем пересаживаться на машину, а также и
Коляшу Хахалина, коий во всех бывших и последующих поколениях способен был
ездить и летать только в качестве пассажира, наставник тем не менее духом не
упал. Игренька бодро заметил, что бывали у него стажеры и тупей, и глупей,
однако ж он их в рулевые вывел, на фронт голубков пустил - там уж Всевышний
им будет наставником, может, и сбережет, на путь истинный наставит.
Главное, считал Игренька, научить стажера рулить, мотор же постигнуть
его горе заставит. И учил, ох, как учил Пал Андреич курсантов, в хвост и в
гриву учил, беспрестанно материл, и все это, будто в мячик играя, мимоходно,