"Виктор Астафьев. Так хочется жить (про войну)" - читать интересную книгу авторав коридоре барака в бабки или в чику - на дворе-то каленый мороз, вдруг
вопль: "Староста идет!" - и вся ребятня бросается врассыпную. Попадешь на пути, виноват - не виноват, староста непременно за ухо на воздух поднимет, орать начнет малый - пинкаря ему, стервецу, в добавку за то, что играет, шумит, а за него человек крест несет, если жаловаться вздумаешь, родители добавят - не попадайся на пути властей. Коляша был краток и сдержан в повествовании о своей жизни. Выслушав его, военный чин достал еще одну папиросу "Казбек", снова долго, как бы в забывчивости, стучал ею об коробку, медленно прижег, выпустил дым аж из обеих ноздрей в лицо солдата, босого, распоясанного, безропотно припаявшегося к холодному каменному полу. От дыма Коляша закашлялся. - Не куришь, что ли? - сощурился важный начальник. - И не пью,- с едва заметным вызовом ответил Коляша. - Старообрядец? Кержак? - Как имел уже честь сообщить, я из семьи крестьянской, значит, верующий, кержаками же, смею заметить, зовутся не все старообрядцы, только беглые с реки Керженец, что в Нижегородской губернии. - В какой, в какой? - В Нижегородской. - Нет такой губернии. Есть область. Горьковская. - Когда двести почти лет назад старообрядцы уходили с реки Керженец в сибирские дали, никакого Горького на свете еще, слава Богу, не было, да он и не Горький вовсе, он Алексей Максимович Пешков. - Вот как! - озадачился начальник, поерзал на табуретке, шире распахнулся - голопупый сосунок, с которым он может сделать все, что ему общении. Ну, на это есть опыт, метода имеется. Сокрушенно покачав головой, начальник со вздохом молвил: - И вот с такой-то нечистью воевать, врага бить? Просрали кадровую армию, ныне заскребаем по селам, выцарапываем из лесов шушеру в старорежимной коросте, а шушера вон за штык, боем на старших, да еще умственностью заскорузлой ряды разлагает! "Если бы не эта шушера, тебе, рожа сытая, самому пришлось бы идти под огонь",- подумал Коляша, но за ним была мудрая и мученическая крестьянская школа. Наученный терпеть, страдать, пресмыкаться, выживать и даже родине, их отвергшей и растоптавшей, служить, мужик российский знал, где, как ловчить, вывертываться. - Оно, конечно,- поникнув головой, молвил Коляша, обтекаемыми словами давая понять, дескать, меры, которые надлежит к нему применить, он и сам не в состоянии придумать. Начальника ответ не удовлетворил, но покорность тона, униженность, явно показная, все же устроили, все же оставили за ним сознание превосходства над этим говоруном-бунтарем, он приказал дежурному запереть его покрепче, а тому олуху, Растаскуеву, в роте не появляться, пока не вставит зубы, обормот этот - служака кадровый, нужный армии. Здесь же его... Военный начальник не хотел огласки. Ребята сообщили - младший лейтенант во всеуслышанье талдычит, что это нечистое дело он так не оставит - чтобы в самой справедливой, самой передовой рабоче-крестьянской армии били человека, держа за руки. Вечером Коляша оказался под лестницей казармы, в помещении с полукруглым сводом и оконцем полумесяцем. При царском режиме подлестничное |
|
|