"Виктор Астафьев. Прокляты и убиты (Книга первая)(про войну)" - читать интересную книгу автора

в казарму донесло стылую, сладкую струю воздуха. Все время, пока в железном
баке на жерди, продернутой в дужку, не принесли воду, в дверь свежо тянуло,
выше притвора далеко, недостижимо серела узкая полоска ночного света.
Бак, ведра на три объемом, был поставлен на печку, в печке зашипело. К
воде потянулись жаждущие с кружками, котелками, банками. Дежурные не то в
шутку, не то всерьез требовали за воду хлеба и табаку. Кто давал, кто нет.
Дежурные тоже начали жевать и, получив от кого-то плату картошкой, закатили
ее ближе к трубе, в горячий песок. В помещении запахло живым духом, забившим
кислину и вонь.
На запах картошки из темных недр казармы являлся народ, облепляя печку,
накатывал от себя картошек, будто булыжником замостив плоское пространство
чугунки, не имеющей дна и дверки, наполовину уже огрузшей в песок.
- Па-аа-абереги-ы-ы-ысь! - послышалось в казарме, и от двери, весело
брякая, покатились рыжие чурки, было еще принесено несколько охапок колотого
сухого сосняка, может, и какой другой лесины, уведенной откуда-нито
находчивыми пильщиками.
Яшкин отодвинулся от устья печки, в дыру натолкали поленья, да так
щедро, что торцы их торчали наружу. Печка подумала-подумала, пощелкала,
постреляла да и занялась, загудела благодарно, замалинилась с боков. Народ,
со всех сторон родственно ее объявший, ел картошку, расспрашивал, кто
откуда, грелся и сушился, вникал в новое положение, радовался
землякам-однодворцам и просто землякам, еще не ведая, что уже как бы внял
времени, в котором родство и землячество будут цениться превыше всех текущих
явлений жизни, но паче всего, цепче всего укрепятся и будут царить они там,
в неведомых еще, но неизбежных фронтовых далях.
Старообрядец в знатном картузе назвался Колей Рындиным, из деревни
Верхний Кужебар Каратузского района, что стоит на берегу реки Амыл -
притоке Енисея. В семье Рындиных он, Коля, пятый, всего же детей в дому
двенадцать, родни и вовсе не перечесть.
Над Колей начали подтрунивать, он добродушно улыбался, обнажая крупные
зубы, тоже пытался шутить, но когда к печке подлез парнишка в латаной
телогрейке, из которой торчала к тонкой шее прикрепленная голова, и выхватил
с печи картофелину, Коля ту картофелину решительно отнял.
- Я ж тебе, парнишша, говорил: покуль от еды воздержись, от картошки,
да еще недопеченной, разнесет тебя ажник на семь метров против ветру... -
Коля приостановился и гоготнул: - Не шшытая брызгов! - И далее серьезно,
как политрук, повел мораль: - Понос штука переходчивая, а тут барак,
опчество - перезаразишь народ. - Он достал из своего сидора желтый
холщовый мешочек, насыпал в кружку горсть серой смеси, поставил посудину на
уголья и назидательно добавил; - Скипятится, и пей - как рукой сымет.
Весь народ и сержант Яшкин тоже с интересом уставились на старообрядца.
- Что это? Что за лекарство? - расспрашивал народ, потому что не
одному Петьке Мусикову - так звали парнишку-дристуна - требовалась
медицинская подмога: дорогой новобранцы покупали и ели что попадя, напились
сырого молока, воды всякой, вот и крутило у них животы.
- Сушеная черемуховая кора с ягодой черемухи, кровохлебка, змеевик,
марьин корень и ешшо разное чего из лесного разнотравья, все это сушеное,
толченое лечебное свойство освящено и ошоптано баушкой Секлетиньей -
лекарем и колдуном, по всему Амылу известным. Хотя тайга наша богата умным
людом, но против баушки... - Коля Рындин значительно взнял палец к потолку.