"Виктор Астафьев. Ночь космонавта" - читать интересную книгу автора

Жалостное, совершенно не управляемое ощущение расслабленности,
какое бывает после тяжелой болезни и обмороков, и непонятное
раскаяние перед родным домом, перед отцом или перед всеми людьми,
которых он так надолго покидал, охватило космонавта, и у него, как у
блудного сына, вернувшегося под родной кров, вдруг безудержно
покатились по лицу слезы, и, неизвестно когда плакавший, он улыбался
этим слезам и не утирал их.
Сознание все еще было затуманенное, движения вялы, даже руку
поднять не было сил. Но, облегченный слезами, как бы снявшими
напряжение многих дней, и то сиротское чувство одиночества и
покинутости, изведанное им в пространствах Вселенной, от которого
отучали в барокамерах и прочих хитроумных приборах, но так до конца и
не отучили - человеческое в человеке все-таки истребить невозможно!
Чувство это тоже вдруг ушло, как будто его и не было. Еще не зная,
где он приземлился и как, космонавт все равно уже осознавал себя
устойчивей, уверенней, и ему хотелось поскорей сойти с корабля,
ступить на Землю, увидеть людей и обняться с первым же встречным,
уткнуться лицом в его плечо. Он даже ощутил носом, кожей лба и щек
колючесть одежды, осталось это в нем с тех давних времен, когда,
дождавшись с войны отца, он припал лицом к его шинели, и в нос ему
ударило удушливым запахом гари, сивушной прелостью земли, и он понял,
что так пахнут окопы. Сквозь застоявшиеся в шинели запахи пробивало
едва ощутимые, только самому ближнему человеку доступные токи родного
тепла.
Очнулся космонавт на снегу, под деревом, и увидел перед собой
человека. Тот что-то с ним делал, раздевал, что ли, неумело ворошась
в воротнике легкого скафандра. Они встретились глазами, и космонавт
попытался что-то спросить. Но человек предостерегающе поднял руку, и
по губам его космонавт угадал: "Тихо! Тихо! Не брыкайся, сиди!"
Ни говорить, ни двигаться космонавт не мог и отрешенно закрыл
глаза, каким-то, самому непонятным наитием угадав, что человеку этому
можно довериться. Усталость, старческая, дремучая усталость - даже на
снег глядеть больно. А ему так хотелось глядеть, глядеть на этот
неслыханно белый снег.
Силы возвращались к нему постепенно, и много времени, должно
быть, прошло, пока он снова поднял налитые тяжестью веки.
Горел огонь. На космонавта наброшен полушубок и под боком что-то
мягкое. Наносило земным и древним. Он щекою ощутил лапник. "Ладаном и
колдовством пахнет. Лешие, наверное, под этим деревом жили: тепло,
тихо и не промокает..."
"Пихта!" - вспомнил он первое существо на Земле. Не дерево, а
именно существо, оно даже прошелестело в его сознании или в
отверделых губах вздохом живым и ясным. От полушубка нанесло избой,
перегорелой глиной русской печи и еще табаком, крепкой
махоркой-саморубом. Нестерпимо, до блажи захотелось покурить
космонавту. "Вот ведь дурость какая! А полушубок-то, полушубок! Какая
удивительная человеческая одежда!.. Так пахнет! И мягко!.."
Космонавт осторожно повернул голову и по ту сторону умело,
внакрест сложенного огня увидел человека в собачьих унтах, в собачьей
же шапке, и клетчатой рубахе, но по-старинному, на косой ворот шитой,