"Виктор Астафьев. Кража" - читать интересную книгу автора

"Хоть бы озорничали", - тоскливо думал Валериан Иванович, почти не
спавший после похорон вот уже три ночи.
Девочки взяли патефон, заводили одну и ту же пластинку: "Не одна во
поле дороженька", - и потихоньку плакали. Мальчики слонялись из комнаты в
комнату, из угла в угол.
В обед Попик бросил в парнишку по прозвищу Глобус хлебом. Бросил целый
ломоть доброго пшеничного хлеба. Валериан Иванович молча поднял хлеб, обдул
его и громко, отчетливо сказал, чтобы слышали все:
- У Саши Рагулина родители умерли от голода. У Гали Косовой - тоже.
Умерли оттого, что еще семь лет назад в стране засуха была. Голодали люди. -
Он повернулся и ушел из столовой.
Паралитик хряпнул Попика костылем, а заодно и Глобуса. Он-то хорошо
помнил тот страшный голод. Именно тогда, в тридцать третьем году, его
истоптали на Камской пристани высушенные голодом мужики, у одного из которых
он разрезал котомку и выковырнул из нее краюху, сляпанную из отрубей и
мякины. Попик в том году совсем клопом был еще, но помнить должен все,
потому что в том году его "забыла" на железнодорожном полустанке родная
мать, а сама, шатаясь от голода, убрела куда-то. Попик доходил до того, что
грыз поднятые с дороги мерзлые конские шавяки. Забыл?!
Паралитик еще раз треснул Попика костылем, чтоб не забывал, чего не
следует. Попик схватился было за вилку, но на него заорали со всех сторон, и
Паралитика дежурные силком водворили за стол. На этом происшествие как будто
закончилось.
Но что-то должно было произойти в доме, какая-то разрядка должна быть.
"Какая?"
Валериан Иванович ломал голову, ждал поножовщины, слез, драк, даже
побега, но где же ему одному было уследить за фантазией такой оравы!
Фантазия эта и настроение ребят способны изменяться каждую минуту, в
зависимости от чего угодно, даже от погоды.
Наступил четверг.
Этот день ребята очень любили, потому что четверг был банный день. Еще
с утра двое или трое ребят укатывали в город в прачечную и привозили на
нарте чистое белье, застиранное, плохо отглаженное, почти серое, но все же
из прачечной.
Приходили ученики из школы с предчувствием банных событий и зашвыривали
учебники подальше. На каждой кровати лежало по две простыни, наволочка,
полотенце. От белья пахло хозяйственным мылом и ледяной прорубью. По
коридору из комнаты в комнату сновали ребятишки, донимая кастеляншу и
завхоза просьбами полотенце заменить или наволочку. Сошедшая с круга потная
кастелянша сопротивлялась, не меняла. "Много, - кричала, - тут вашего брата,
всем не наменяешься!" Ребята из-за этого сердились, демонстративно не
заправляли койки. Девочки, те подлизывались к кастелянше, набивались
подсоблять ей, чтобы потом отобрать себе простыни да наволочки поновей и
почище.
Ладно. Пусть. Неважно, что бумажно. Главное, шум есть, гам, работа
веселая. Заправляй, братва, постели, живи дальше! Ночуй!
Уроки в этот день никто не делает: побоку грамоту! Баня! Суматоха! По
комнатам пыль и перья столбом. Гвалт, возня, всякие интересные проделки: кто
полотенце у кого стянет, кто на голову его намотает, как чалму, и хана
какого-нибудь или просто придурка изображает, схватки случаются мимолетные