"Виктор Астафьев. Кража" - читать интересную книгу автора

крестики щепотью на покойника. На нее угрюмо покосились ребята, несшие гроб,
и она, ткнув себя троеперстием в грудь, засеменила в сторону. Из бараков все
высыпал и высыпал народ. Появилась шпана из шайки Слепца заклятого врага
детдомовцев. Прошли "слепцы" следом с квартал, заедаться не решились, один
по одному отстали.
Валериан Иванович хотел одного: как можно скорее миновать главную
улицу, но торопить ребят не смел. У горсовета к похоронной процессии
присоединилась инспектор гороно, бывшая заведующая детдомом Ненила Романовна
Хлобыст.
- Й-я-ж-же предлагала Воробьева отправить в морг! - задышливо шептала
она Репнину. - Эт-то ж-же ужас! Спектакль какой-то! Пантомима!..
Валериан Иванович приотстал, вытряхнул из калош снег и сказал, глядя
по-петушиному на инспекторшу:
- Прошу вас на кладбище не ходить. Ребята все сделают сами. М-да,
сами. - И, по-чудному решительно выкидывая ноги, догнал процессию,
прилаживаясь к ребячьему шагу, и приладился уж было, пошел размеренно,
однако скоро сбился с ноги.
Воспитательниц он не взял на кладбище под предлогом, что надо кому-то и
делами заниматься, приводить в порядок дом, а тут эта дамочка вылезла, как
всегда, не ко времени.
Ненила Романовна сердито смотрела вслед Репнину, непроизвольно
ссутулившемуся, старающемуся быть незаметней и все же гористо возвышавшемуся
над малолетней процессией. Ненила Романовна собралась было настичь Валериана
Ивановича, сказать ему что-то руководящее, категоричное, но тут поравнялся с
нею отставший от процессии этот ужасный, с костылем, огрел ее взглядом и
поковылял дальше. У Ненилы Романовны пропала охота идти с ребятами, она
поспешила с глаз долой, чувствуя себя в чем-то виноватой, а в чем, понять
она не умела. С нею это происходило часто.
За городом нести Гошку оказалось тяжелее. Тропинка узкая. По обочинам
пропитанный водою снег. Шагать же с гробом было надо по обочинам. Парнишки
по колено увязали в снегу, спотыкались. Из домовины выпадали цветы, веточки,
галстук съехал набок, а руки Гошки как были сложены на груди крестом, так
упрямо и держались. Девочки подбирали цветки, бережно отряхивали, пальцы их
были в чернилах и в краске. Шли без разговоров, без ругани, без шума.
Наконец добрались до кладбища. Это заполярное кладбище чем-то
напоминало хриплый человеческий вскрик. В болотах, меж озерин на хлябающих
марях, среди березняка, на котором и белой-то коры почти нет, а одни черные
заплаты по стволам, среди елочек, у которых и лап-то живых одна-две,
расселены могилы. Ползучими кустами карликовых березок, будто колючей
проволокой, затянуто кладбище. Там и сям видны разномастные кресты и
деревянные пирамидки с деревянными звездами - навострились их выпиливать
мастеровые люди на лесозаводе. И кресты, и пирамидки стоят, отшатнувшись
назад, как от зуботычин, или сунувшись надписью к земле, которую и землей-то
назвать трудно. Много крестов, досок, перекладинок валяется на снегу и
торчит из-под снега, а бугорки могил просели, обнажая желтую, как мыло,
мерзлоту. В просевших могилах вода и почерневший от нее багульник да
спутанные нити тощих корней. В налитых снеговицею могилах болтаются облака и
среди них, как яичный желток, солнце. А из кустов, из глубокого снега
подгулявшей, раздерганной толпой выбредают и выбредают кресты с раскинутыми
перекладинами. Перекладины будто руки, готовые к объятиям. Мерзлота "отдает"