"Виктор Астафьев. Стародуб" - читать интересную книгу автора

во дворах копыта, повешенные на колья черепа, болезнь косила коней, коров,
овец. Не помогало чтение охранительных стихир и повсенощные стояния на
молитве от мала до велика. Скот падал. Беда пришлет в деревню. Повывелись
охотники и рыбаки в Вырубах, повыродились добытчики и промысловики, только
пашней да скотом жили, и на вот тебе: падеж, мор.
Прогневали отца-хранителя, задабривать надо. Жертвоприношение надо
голой молитвой не ублажишь.
Жертва, жертва, жертва... Все чаще повторялось это слово, и Амоска
замечал: глядят при этом материны молельщицы на малого приемного
брательника. Его не жалко, его сразу сбыть хотели.
Мокрида задумалась, ночь на коленях простояла, отбивая поклоны перед
маленькой полустертой иконой.
Утром объявила:
- Тита безродного, святую неопятнанную душу, господу богу угодно...
Пали вырубчане на колени перед Мокридой: потрафила мать-заступница,
угодила. Кому охота свое дитя на огонь посылать!
Три дня и три ночи не давали есть малому Култышу, только водицы испить
давали. Шили ему саван из домодельной холстины, крест самого мученика
Агафона изготовили на шею мальчонки. Молилась Мокрида, косила глазом на
Амоса. Потом позвала Амоса за баню, приказала, сунув сумку с харчами:
- Вверх по Онье, вверх по Онье до Изыбаша, к отцу. За ночь и день
обернись, иначе...
На рассвете ударился плечом в тесовую дверь охотничьей избушки Амос,
упал на замусоренный под, отдышался, испил водицы и прохрипел
всполошившемуся отцу:
- Брательника... - и показал на дотлевающие в печке поленья.
По чердакам и подпольям прятались от осатаневшего Фаефана вырубчане.
Сама мать Мокрида боялась на глаза ему показаться. Побив посуду в доме и
окна у соседей, Фаефан забрал с собой приемыша и снова уплыл в Изыбаш.
Тысячу поклонов, наложила на себя Мокрида за мужнин грех и на Амоса
сотню.
"А на меня-то за что?" - с обидой думал Амоска, исподлобья глядя
глубокими глазами на мать, но перечить не стал. Перечить матери он еще
боялся.
Так семья разбилась надвое.
Несподручно быть с малым человеком в лесу. Всюду за собой таскать его
по тайге невозможно, одного в Изыбаше оставлять боязно. Однако быстро
пообвык Култыш в новой жизни. Да и характера он был уединенного,
раздумчивого, не по возрасту углубленного. Сядет на взгорок по-над Оньей
Култыш и сидит, бывало, часами, обняв колени. О чем он думал? Может быть, ни
о чем. Просто сидел, просто дышал, впитывал хилой грудью животворные соки
земные...
В вешнее разноцветье мальчишка заваливал всякой цветущей всячиной
избушку. Придет в избушку Фаефан - на нарах цветы, на столе цветы, под
матицей цветы и даже за ремешком фуражки и в петлях рубахи у парнишки цветы.
Дух цветочный в избушке такой, что с ног валит.
- Вот молодец, вот молодец! - дивясь ненадоедному, странному характеру
приемыша, хвалил его Фаефан.
Однажды взял за руку Култыша Фаефан и отвел на лысоглавый угор, что
яйцом выпростался из таежной шубы в устье Изыбаша. Здесь охотник показал