"Виктор Астафьев. Стародуб" - читать интересную книгу автора

мальчонке цветок с таким мохнатым и духовитым стеблем, будто все лесные
запахи впитались в него.
- Стародуб! - непривычно мягко произнес Фаефан и рассказал приемышу о
том, как в давние-давние годы появились в этих краях суровые, ни перед чем
не гнущиеся, стойкие люди. Они пришли оттуда, где росли дубы, где росли
яблони, груши, вишни и не было кедрачей и лиственниц. Они всему дали свои
названия, и самый целебный и красивый цветок назвали в честь любимого
дерева - дуба. Так цветок этот желтый и духмяный сделался постоянной,
неумираемой памятью о родном, навсегда потерянном крае. Сменялись поколения,
умирали люди, исчезли те, кто притеснял и кого притесняли за приверженность
к старой вере, но каждую весну зажигались ясным огнем по всей Сибири
стародубы и роняли семена, чтобы никогда не переставала цвесть земля, чтобы
сердце человека наполнялось соком и духом ее и не истлевала в нем память о
том крае, который его родил.
С этого дня Култыш стал потихоньку бегать на угор, отыскивал стародубы
и подолгу, не моргая, смотрел на них.
Так вот на природе, в охотничьей избушке, под суровым доглядом Фаефана
рос Култыш, сызмальства перенимая все трудные охотничьи премудрости. А дома
тянулся под потолок долговязый Амос. Был он костист, длиннорук, как отец. И
глаза у него сидели в глубоких глазницах, только были они маслянистыми, чуть
сонливыми, умиротворяющими. В глубине этих глаз таилась хитреца,
пристальность, а в прищуре - высокомерие. Фаефану чудилось, что сын его
знает больше, чем говорит, и видит дальше, чем думают люди.
Отца Амос дичился, матери со скрипом покорялся, но при первой
возможности делал все напоперек. Особенно презрительно, как-то издевательски
спокойно относился он к устоям староверов. Никакая стихира не разжигала его,
никакая молитва не трогала. Он тянул все эти устои, как лошадь воз, хотя и
без понукания, но и без всякой охоты. Уставщика из сына не получалось - это
Мокрида уже видела ясно. Он отлучился от матери, вроде бы невзлюбил ее и был
чужой отцу. Он стал тихонько потягивать медовуху и покуривать табак у
разгульной вдовы-солдатки, и Мокрида не выдержала. Она сказала Фаефану,
когда тот явился в село:
- Ну, отец, пора тебе и о родном сыне вспомнить. Он кобелиться
начинает. Возьми-ка ты его в дело...
Первый раз Фаефан Кондратьевич взял Амоса в дело, когда тому
исполнилось девятнадцать лет. Охотились за маралами на солонцах. Сделать
солонцы трудно, а сидеть на них того трудней. Нет такой охоты, которая бы
требовала от человека столько выносливости, смекалки, осторожности и
меткости стрельбе, как охота на солонцах.
Слышал обо всем этом Амос и вроде бы из разговоров знал, что и как. Он
даже помогал однажды таскать соль отцу и Култышу к речке Изыбашу.
Отец вбивал колья в землю на лесной кулижке, расшатывал их и в узкие
лунки вливал крутой тузлук из соли.
И вот они пришли в этот самый Изыбаш. Амос не узнал того места, где два
года назад отец солил землю. Лунок уже больше не было, зато черной раной
зияла яма, выбитая копытами зверей. Вокруг ископыти росла всевозможная
мелочь: дикая редька, ползун-горошек, пырей, чемеричник вперемежку с
выпрысками елок и осинника.
Глухая, душная тишина. Писк мелкого мокреца, прижившегося возле
солонцов. Значит, ходит зверье, раз густо поет комар. От речки, что несмело