"Виктор Астафьев. Стародуб" - читать интересную книгу автора

будто уснул:
- Детишки ведь у нас, Култыш. Охотник резко приподнялся, отодрал от
щеки лист и твердо отчеканил:
- Я не посылал его в тайгу - грезить!
Губы Клавдии дрогнули. Сморщился подбородок, ямочка на нем сдвинулась
вбок, и сделался он похож на дряблую репу. Клавдия разом подурнела, и стало
видно, что она все-таки баба, самая обыкновенная баба.
- Зачем было тогда болтать про эту Серебрянку? Зачем?
- Вытянул он у меня секрет самогонкой. Как удой, вытянул. Иуда он!
Култыш встал, отряхнулся и резко продолжал: - За это, знаешь, что бывает?
Да, Клавдия знала, что за это бывает, - самосуд! Смерть. Неписаный
таежный закон оберегал охотников от воров. Закон этот был жесток и неумолим,
как и сама жизнь охотников. Он давал право жить и охотиться только тому, кто
знал тайгу, умел, когда требовалась, трудиться до последнего вздоха, гнать
зверя до того, что в глаза наливалась кровь и сердце отказывалось работать.
Нет большего преступления, чем обокрасть охотника, лишить его добычи.
В кожаных сумах через перевалы и буреломы носит дорогую соль охотник,
года два-три приваживает зверя, чтобы потом добыть его, и вот найдись
человек и убей этого приваженного зверя, ограбь охотника, лиши его еды.
"Вору в тайге нет места. Вору в тайге смерть!"
Клавдия знала это. Она опустилась с сеновала, долго плакала,
прислонившись к деревянному косяку. Выплакалась, загремела коромыслом, дала
затрещину одному из сынов, подвернувшемуся под руку, и тот заревел на весь
двор.
Култыш слышал, как она ворчала, называя кого-то кибасом на шее,
"жадиной", который хватает, хватает и подавиться не может.
"Это о муже", - догадался Култыш.
Дальше пошло о нем:
"Сидел всю жизнь в тайге сиднем, миловался с тайгой, целовался с
пеньями, и сам как пень стал - ни сердца, ни разуменья. Пришел,
взбаламутил..."
Култыш крякнул, начал шарить в кармане, отыскивая трубку. Не переставая
ворчать, Клавдия выхлопала холщовый мешок, зашила его. Надела мужицкие
штаны, старые ичиги, подвязалась платком, сунула за пояс топор и распахнула
двери сарая.
- Слышь, ты! - крикнула она громко. - Домовничай тут, а ружье мне дай!
Култыш приподнял голову. В светлом квадрате ворот стояла Клавдия,
коренастая, крепкая, решительная. И лицо ее было сейчас совсем не такое, что
видел охотник всего час назад. Неподдельной, уже зрелой, утвердившейся
красотой и статью веяло от этой женщины, немного омужичевшейся в трудах и
заботах.
- Ладно, не дури! - буркнул Култыш, спускаясь по лесенке. Он знал, что
Дикая пойдет куда угодно, чтобы выручить пусть постылого, но все-таки живого
человека из беды. - И сама пропадешь и детишек осиротишь, - бубнил Култыш,
пытаясь стянуть мешок с ее плеч. Клавдия отстранилась.
- Ружье давай! - и прибавила: - Не думала, что ты такой злопамятный!
Култыш понял намек, смутился.
- Не дури, говорю, - уже иопуганно твердил он, - что тебе тайга-то,
коровий выгон? Один дурак забрался в нее, и ты туда же?
- Не твово ума дело! - отрезала Клавдия. - За то, что он таежный закон