"Виктор Астафьев. Стародуб" - читать интересную книгу автора

на которой много пили, еще больше занимались иконоцелованием, молились,
кудесничали и шушукались.
И вдруг чей-то крик в клочья порвал свадебную нудь, сдул ладанный угар,
смешанный с запахом медовухи-опьянительницы:
- Человек реку переходит!
Словно шапкой смахнуло людей из-за стола. Все высыпали на берег.
Насупился Амос.
Побледнела Клавдия. Прижала кулаки к груди, будто боялась: выпадет
сердце. Сама не своя поднялась она и пошла из избы медленно, как во сне. На
широкой белой заплате среди реки темнела одинокая фигурка. И льдину и
фигурку кружило, волокло в каменный шивер. Побежала Клавдия к реке, забыла
подобрать подол длинного платья, наступила на него. Хрясь! Со скрежетом
лопнула холстина.
- Куда торопишься? Зря!
Она и сама знала - поздно, да ноги несли. А человек на реке все шел и
шел неустрашимо вперед - грудью на Онью, на людей, на эту богом забытую
деревушку.
Человека относило. Он перебирал ногами, как горячий, нетерпеливый конь,
ждал подходящую льдину. А она неслась кругами, точно огромное блюдо,
смалывала в крошку острые края, рубила клыки встречными льдинами. Вот
сунулась, как утюг, в нее узкая, что щука, льдина, вперлась между
пластинами - и к человеку. Взвился он на жерди, мелькнул в воздухе и сразу
же на следующую глыбу, прошитую капелью.
Еще прыжок, еще! Ближе берег. Деревня ближе. Дальше ревущий шивер.
Совсем рядом тихое улово. Льдина, другая, третья! Сорвался. Упал. - Ах,
оглашенный, утоп!
Но человек возник снова и снова рванулся к берегу, где суетились и
очумело орали люди. Бежать и прыгать стало нельзя - намок. Но человек не
сдавался. Он бросал жердочку со льдины на льдину и, чуть коснувшись ее
ногами, перемахивал через полыньи.
Река ревела, кромсала лед, рушила зимнюю твердыню. Открывались,
исчезали кипящие полыньи, звонкими веретенцами рассыпались льдины, и все
время метались по реке черные молнии, распластывали их, рвали в клочья.
Сошлись две льдины в шивере, вздыбились на камне, уткнулись тупыми лбами.
Выше, выше, выше встают они, яростные, в последней смертной схватке. И на
мгновение замерло все кругом, приостановилось, и от затора, запечатанного на
шивере двумя льдинами, волной покатилась на берег вода.
А человека нет, канул, погиб.
Да и что он в сравнении с этакой силищей: мураш.
Но грохнулись льдины, разбились в звонкие дребезги, опала, снова пошла
замершая было река, дала простор глазу - и все увидели его.
Он боролся. Он мчался теперь не поперек реки, а чуть наискосок - в
понизовье.
Понял, видно: не взять грудью Онью-реку. Охнул, засуетился онемевший
было народ на берегу.
- Назад вертайся! - кричали ему.
- Сгинешь!
- Хоть мешок-то кинь! - махали рукой, показывали: - Мешок-то! Э-эх, не
слышит!..
- Доску лови!