"Виктор Астафьев. Стародуб" - читать интересную книгу автора

наши благочестивые и заперлись. - Клавдия помолчала и прибавила: - Мрут
нищие и благочестивые тоже. Никого не щадит голод.
- Экая ведь беда! Никто не гадал, не чаял, - сокрушенно покачал головой
Култыш и виновато развел руками: - И я вот явился с пустой сумой,
занедужил...
- Всех не обогреешь, не накормишь один-то... Оба надолго умолкли.
Клавдия встряхнулась, подбросила березовых дров в каменку и взяла ведра.
- Согрею воды, помоешься. Из тайги ведь.
- Коли можно, так хорошо бы, - обрадовался Култыш. - Вша на хворого
навалилась, страсть. Клавдия принесла воды и сказала:
- Исподники тятины вроде бы где-то есть еще, схожу.
- Да ладно, ладно, обойдусь! Загундосит сам-от.
- Погундосит и перестанет, - спокойно уронила Клавдия и пошла из
огорода.
Култыш проводил ее задумчивым взглядом. Под ситцевой блеклой кофтой
обозначились острые лопатки Клавдии. Из-под завязанного на затылке платка
виднелись темно-русые, отливистые, как орех, волосы. Посеклись они,
засалились. Култыш протяжно вздохнул, зажмурился и сидел неподвижно,
навалясь на дверной банный косяк.
Он помнил Клавдию другой.
Хоть и вырос Амос под крылом у лютой староверки, но часть фаефановского
норова все же переселилась в него и оказалась неистребимой. Иногда он
становился таким поперешным, что даже властная мать Мокрида не могла ему
укорот сотворить. Так, наперекор матери, взял Амос и женился не на той
невесте, которую нарекли ему, а на девушке из семьи сапожника Трохи. Из
бедной, многочисленной и самой непутной, по мнению староверов, семьи, нуждой
загнанной в Сибирь все из той же Расеи.
Вполне возможно, что и еще кому-то хотел досадить Амос, вполне
возможно...
Култыш и Фаефан Кондратьевич любили заходить к компанейскому мужику
Трохе, слушать его сыпучую небывальщину, сдобренную прибаутками,
присказками. В ершистой голове Трохи хранилось былей и небылиц не меньше,
чем шпилек в берестяной коробке, что стояла перед ним на верстаке. Выпив
вместе с охотниками, Троха утрачивал бодрую веселость и начинал слезливо
печалиться, проситься в лес:
- Возьмите. Не могу здесь. Улово - не деревня. Я вам хоть что делать
стану: сумы таскать, похлебку варить, обутки опять же догляжу...
- Куда тебе? У тебя рукомесло и семья.
Однажды Троха в шутку, а может, и всерьез, бухнул Фаефану
Кондратьевичу, показывая на большеглазую, еще нескладную Клавдию:
- Вот девка. Дочь моя. Начнет Култыш женихаться - за него отдам. Но в
улово не кину.
Трохе что? Троха запустил слово, как парнишка камень с ремня, и забыл.
А оно пало в тихую душу парня, и пошли по ней круги, взбаламутилось все там.
Ходит по лесу Култыш, улыбается, губами шевелит. Работать возьмется
откуда сила: чертоломит так, что Фаефан Кондратьевич за ним, бывало, не
угонится. Пятьдесят верст для парня стали не околица. Чуть чего, норовит в
деревню сбегать, хоть на дом Трохи поглядит, и то ладно. Заходить в гости к
Трохе один почему-то уже стеснялся.
Но умер Фаефан Кондратьевич, и заслонила эта беда, эта непоправимая