"Виктор Астафьев. Стародуб" - читать интересную книгу автора

Время, когда доят коров, когда ребятишки гоняют коней к реке, купать и
поить, а бабы поливают огороды. Блаженное время - деревенский вечер! Но
что-то в нем не то. Не хватает в веках утвердившейся, размеренной
неторопливости, какая одолевает человека после трудового дня. Не доносится
ребячий визг с реки, не звякает гулко подойник и не слышен вслед за ним
утомленный бабий голос: "Да стой ты, одер!" Ничего не слышно, никого не
видно. Лишь маячит среди улицы брошенная телега с пьяно раскинутыми
оглоблями.
"Без добычи я им не нужен, сами зубы едят".
Взял Култыш кожаную, пропитанную звериным жиром суму и заковылял на
зады, к дому своего покойного отца Фаефана Кондратьевича.
Дом стоял возле самого леса. За частоколом огорода сразу же начинался
мшистый увал. Из него бил холодный ключ и разливался по огороду, до самой
бани. В жаркие дни сюда заползали змеи, а в холодные весны все вымерзало. Но
нынче в огороде этом, особенно за баней, зеленела островом густая трава,
ершилась крапива вперемежку с конопляником и не ко временя засияли ярким,
нахальным цветом дикие мальвы. Култыш перелез через огород, подошел к бане,
сложил в ней свой багажишко. После этого снял мокрую от пота шапку и
полушубок, присел на позеленевший, замытый банной водой порог.
Хозяйствовал в доме Фаефана Кондратьевича, и уже давно хозяйствовал,
Амос. Женился он еще при жизни матери и оттер Мокриду в сторону от
хозяйства, поразогнал всех кликуш и странниц, коих та вечно пригревала да
прикармливала. Амос дармоедов и пустопорожних людей терпеть не мог, вел
хозяйство толково, исправно и за это почитался в деревне. Глава схода -
старшина наметил его на свое место: дескать, сам я наверховодился, постарел,
пора и на покой.
Если Култышу случалось по пьяному делу забрести в свой двор, он обычно
спал в бане или на сеновале. Амос не прогонял его, но и приветных слов не
говаривал. Никогда они не были особенно близки друг с другом и не
чувствовали себя сродственными, а после той памятной охоты на марала вовсе
разошлись они. И когда умер Фаефан Кондратьевич, порвалась вроде бы
последняя нитка, связывающая их.
Выкурив трубочку, Култыш снова наполнил ее табаком, набрал дров в
предбаннике и затопил каменку. Из мешка он вынул котелок, черный и помятый,
начерпал воды в ключе.
В доме заметили дымок. Воротца, сделанные из ровненького осинника,
распахнулись, и появилась Клавдия - жена Амоса. Миловидна, несмотря на
худобу, с большими карими глазами, в глубине которых застоялась давняя
усталость и грусть.
- Здравствуй, Култыш!
- Здравствуй, Клавдя, здравствуй! - быстро отозвался Култыш, и в голосе
его проскользнула робость. - Как живете, как ребятишки?
- Живы пока, слава богу, - со вздохом проговорила Клавдия. - А как ты?
Что-то долго не появлялся? Мы уж думали - помер.
- Едва и не помер, - без всякого огорчения, словно бы даже с оттенком
радости, подхватил Култыш. - Сковырнула меня хвороба, с весны в Изыбаше
валялся. Вот отдышался, дай, думаю, на люди покажусь, ан не пуща-ют... - уже
с обидой заключил Култыш.
- Ты бы голос подал, - сказала Клавдия. - Киргиз с внучонком тут был,
кричал сумасходно по ночам, и розно на голос его нищие повалили. Вот все