"Виктор Астафьев. Зрячий посох" - читать интересную книгу автора

Последнее время я совсем замучился от общ. работ. Перевыборы в
райсовет, депутатский отчет (больше, слава богу, не буду - сослался на
болезнь), сунули за каким-то чертом в "Лит. газету" на общественных началах.
Словом, работы тьма, а толку нет.
Напишите мне, как будет время, когда-нибудь, просто так, о чем
вздумается.
Ваш А. Макаров.
Я и впредь буду ставить письма в этой книге "порциями", но
придерживаясь точной хронологии. Как мне кажется, сосредоточивая свои
комментарии в одном месте, а не за каждым следующим письмом, я даю
возможность больше слушать моего старого друга и обнаружить вместе со мною,
что он был не просто критик, не просто ранимый и загнанный временем человек,
но еще и крупный мыслитель (я знаю, Александр Николаевич воспринял бы это
высокое слово по отношению к себе с иронической усмешкой), но мне и
настаивать на том не надо - непредвзятый читатель сам убедится в этом, читая
письма покойного. Я же все, что было памятно, постараюсь написать в конце и
вставить между "зарядом" писем, не мешая им, дополню тем, что было, на мой
взгляд, в наших отношениях заслуживающим внимания, что так или иначе
поучительно для всех нас и по сию пору.
Дорогой Виктор Петрович!
Письмо Ваше пришло в Тарусу, а я целый месяц просидел в Москве, где
меня терзали и резали "мудрые врачи". То ли от купанья, то ли еще от чего у
меня была флегмона (говоря по-русски - сучье вымя) какой-то необъятной
величины. Впрочем, провалялся месяц и сейчас еще не понимаю, то ли совсем
прошло, то ли еще нет. Все это, конечно, пустяки. Но вот Ваша беда так беда.
Но я надеюсь, что все же кончится благополучно. Очень расстроило меня Ваше
письмо, и самое главное то, что бессилие, в каком иногда оказываешься,
мучительней любой боли. Правда же, иногда сталкиваешься с такими явлениями,
что переживаешь какое-то чувство вроде того, что охватывало тебя на
московской крыше во время первых бомбежек - все видишь, а сделать ничего не
можешь.
Вероятно, спасение только в одном - в работе, дык ведь вот немощи
мешают.
Года три назад умер у меня флотский товарищ - журналист. При жизни он
выпустил еще в 49-м году маленькую книжицу стихов в Крымиздате. А после
смерти оказалось, что у него в столе лежали любопытные и оригинальные
повести, и не о море, а о борьбе с басмачами в Ср. Азии, где он воевал с
ними в 1931 году. Вот их хочется протолкнуть в Воениздат. Был он
удивительный человечище, весь, казалось, ушедший в газетную работу (он был
ответственным секретарем "Кр. черноморца"), номера не делал, а прямо-таки
лепил, формовал. Детина - рост 184, лицо и фигура - хоть статую высекай -
идеальный боевой моряк, а вкус поэтический у него был настоящий, хотя, может
быть, несколько романтически утонченный. Любил Грина. И вот эта
рафинированность ума и чувств в сочетании с могучей фигурой создавали
какое-то особое обаяние. И как-то очень располагали к себе. Мне не случалось
встретить человека, который к нему не был бы расположен. А то, что писал не
показывая - то ли из скромности, а может быть, потому, что был раним
сердцем. Не знаю. Вот мне и надо написать предисловие, да так, чтобы
сборнику цену почувствовали и в издательстве, где вопрос об издании еще не
решен, а я вот уж несколько дней сажусь за бумагу и ни черта не выходит.