"Виктор Астафьев. Зрячий посох" - читать интересную книгу автора

умные были наши Чехов и Лесков, много они в нас такого подметили, что
читаешь и со смеху помираешь, и плакать хочется.
Ну как же это все-таки Вы, будучи в Москве, дозвониться мне не могли?
Никуда я в апреле не уезжал, дома сидел, ну, может, по утрам к телефону не
подходил. Это в Вас тоже национальный характер сказался - ах, мол, не
отвечает, значит, телефон не тот. Но ведь список членов союза в каждой
редакции есть и там телефон этот обозначен. ДЗ-00-80 доб. 531. А у Вас,
может быть, 31? А теперь добавили на коммутаторе пятерку и сами же, между
прочим, на запрос 31 - такого телефона нет, хотя прекрасно знают, что это
одно и то же. Тоже черточка характерная.
Ну так вот, коли доведет господь побывать в Москве, уже попытайтесь
дозвониться. Лето, впрочем, высижу в Тарусе, вплоть до октября, видимо. А
что Вам стоит заехать сюда? Два часа поезд до Серпухова и час автобус прямо
от вокзала до Тарусы. К Паустовскому свожу. Вчера как раз встретились на
улице и грустно поговорили о том, что рыба в Оке переводится - я ему - всего
две уклейки поймал, а он - и то хорошо.
Полтора месяца я ездил да бездельничал, пора, наверное, и за работу
приниматься. Висит на мне уж третий год книжка о Межелайтисе, договорная, а
что-то нейдет она у меня, ведь литовского-то языка я не знаю, оригиналов-то
не читал. Так вот дашь сдуру обязательство, а потом мучаешься, и главное не
договор, конечно, а то, что Межелайтису натрепался и он еще два года назад
по всем памятным местам возил и коньяком поил. А я тогда, перед коньяком,
конечно, написал о "Человеке", и показалось, что смогу и книгу написать. Уж
больно он как человек интересен, и поэт, конечно, своеобычный.
Не знаю, говорил ли Вам, что зимою, вдруг ни с того ни с сего для
Гослита написал пять листов о Демьяне Бедном и опять мучаюсь - все кажется,
что чегото недотянул, а может быть, и перетянул. И о прошлом, оказывается,
нелегко писать. Ну, куды крестьянину податься, а?
В Пермь я все же когда-нибудь тоже выберусь. Вот бы только с
Межелайтисом покончить.
Ваш А. Макаров.
Но не скоро и не вдруг соберется Александр Николаевич в Пермь, однако я
нет-нет да и впутывал его как местный литпатриот в наши текущие дела,
загружал, и без того предельно загруженного, работой, совсем необязательной,
как загружают и дергают меня самого сейчас по всякому пустяку, месяцами не
давая сесть за стол и работать "на себя".
В местном издательстве началась тихая и некрасивая возня с книгой Ольги
Александровны Волконской. Писательница Волконская, родственница знаменитой
семьи по мужу, родилась в селе Гусевка, под Царицыном. В 1920 году ее семья
эмигрировала в Турцию, затем во Францию, а после аж в Аргентину. В эмиграции
и выросла Волконская, училась в Сорбонне, работала журналистской в
БуэносАйресе, выпустила несколько книжек в Южной Америке и во Франции. В
1949 году переехала в Чехословакию, где работала переводчицей,
преподавателем, писала статьи, рассказы. В семье Волконских царил русский
дух, все члены семьи говорили на русском языке и мечтали вернуться "домой".
Вернулась в Россию в 1960 году одна лишь Ольга Александровна
Волконская, остальные члены семьи умерли за границей. Поселилась и до самой
смерти жила в Перми, работала в агентстве печати "Новости", была принята в
Союз писателей.
Печататься Волконская начала с 1943 года. За границей у нее вышла книга