"Мигель Анхель Астуриас. Глаза погребенных (Роман) " - читать интересную книгу автора

пешочком обойти место обвала, а там уж сесть в другой поезд. Он придет за
нами. Хорошо бы узнать, когда...
- Перестаньте спорить, это к добру не приведет! - взывала какая-то
полуодетая толстуха; позванивая золотыми подвесками в ушах, она едва не
вылезла из окошка - перегнулась так, что груди вот-вот вывалятся из выреза
платья.
Когда люди выскажутся, страсти обычно утихают. Смолкли разговоры; нет
ни гипотез, ни прогнозов, и тут зазвучала труба Страшного суда - некий
спирит оповестил, что навстречу мчится никем не управляемый поезд и с минуты
на минуту налетит...
- Мы спасемся лишь в том случае, если встречный разобьется в пути!.. -
вещает спирит, однако никто не смотрит на него и никто его не слушает. -
Спасайтесь кто может!.. Это безумный поезд!.. Мчится на всех парах!.. Без
машиниста!..
И вот что-то приковывает внимание всех пассажиров, сгрудившихся у
окошек. Все напрягли слух и зрение, все хотят понять: что же в конце концов
происходит? Из вагона первого класса, последнего или предпоследнего,
спускается невольная виновница переполоха и треволнений - сирена, ради
которой посреди поля остановила свой бег человеческая река.
- Так вон из-за чего... из-за этой! - воскликнул мулат со слащавой,
блестящей физиономией. - Не беспокойтесь, кабальерос! Все из-за того, чтобы
слезла эта сова в шлепанцах.
"Уже приехала... сбрось очки... это тебя назвали совой... разве не
слышишь?" - мелькнуло в мозгу путешественницы, как только она спустилась с
подножки вагона и сделала по земле первые неуверенные шаги на высоких
каблучках - тяжелые чемоданы давали себя знать.
"Уже приехала, слава богу, уже приехала, и теперь твои ноги на твердой
земле - веди себя так, как тебе присуще, а не как пассажирка с отсутствующим
взглядом, занимавшая твое место в вагоне - место по билету до 177-й мили.
Пусть это кажется неправдой, но ты не садилась в поезд на Центральном
вокзале. Нет! Кто-то другой принял твой облик и ехал на твоем месте, под
твоим именем, в твоем костюме, с твоим багажом, и этот двойник не знал, что
говорить, как себя вести, будто вспоминал чужие движения и жесты и робко
подражал им..." Она говорила сама с собой, словно с призраком: "Тебе
говорят, и ты отвечаешь, не отдавая себе отчета, когда ты - это ты, а когда
вместо тебя другая - та, что вошла в вагон и заняла твое место, та, которую
усаживали в вагоне, и подумать только, что ты сама помогала усаживать ту,
другую. Казалось, у тебя уже не было сил, но ты подталкивала ее, требовала
от нее покориться судьбе, боялась, что она останется, отстанет от поезда...
Ты уже приехала... но это приехала та, другая... а ты осталась... осталась
среди родственников и друзей, которые самоотверженно поднялись с постелей на
рассвете и приехали проститься с тобой - наспех причесанные волосы, пахнущие
мылом лица, невыспавшиеся глаза, - ты осталась в тех объятиях, что сжимали
тебя в последний раз, ты осталась в тех глазах, что целовали тебя последним
взглядом... Но в таком случае... кто же была она? Та, которая махала из окна
вагона платочком, мокрым от слез; та, которая сказала "прощай!" провожающим
- фигуры их на перроне все уменьшались и уменьшались по мере того, как
скорость нарастала... Нарастала в твоем сердце?.. Ах! Это была тоже ты...
Та, у которой сонными каскадами волосы ниспадали на еще не проснувшуюся,
утренне-свежую кожу; та, у которой лицо девочки, и лишь уголки нежных губ