"Мигель Анхель Астуриас. Глаза погребенных (Роман) " - читать интересную книгу автора

птиц с ярким оперением или дивным пением, и, кроме того, он, как никто, умел
находить общий язык с охотниками и торговцами живностью.
Если его послушать, продажа певчих птичек не приносила никакой прибыли,
хоть ему и удалось скопить несколько песо. Потому-то и носил сеньор Ронкой
Домингес единственный старый бессменный балахон; потому-то и питался он тем
же, что и его живой товар: кусочками авокадо, бананчиком, раскрошенной
тортильей или молотыми сухарями; кроме воды, ничего он не пил, и то лишь
когда в сузившемся от бездеятельности пищеводе застревала грубая пища.
Единственным крупным расходом у него была покупка обуви - он приобретал
башмаки на резиновой подошве, которой не было сносу, да и надевал он их
очень редко - лишь в тех случаях, когда отправлялся в центр города. Все
остальное время он ходил в самодельных каитес, сандалиях, - он страдал от
экземы, и невыносимая боль жгла его босые ноги, если в каитес попадали
экскременты пичужек, украшавших помещение белыми и белесыми брызгами,
которые вначале были тепленькими, а потом затвердевали и становились
похожими на корочки от оспенных пустул. Читать сеньор Домингес не умел,
считал на пальцах, но в чем он был несравненным мастером - так это в умении
вести расчеты на маисовых зернах. Ронкой Домингес в совершенстве знал свое
дело: любителям звонкоголосого товара не удавалось его провести; он не
позволял покупателям надувать себя, но и сам никогда не обманывал индейцев
из Кобана, доставлявших ему пичужек с гор.
Монотонно текла жизнь в четырех стенах просторного полуподвального
помещения, где на гвоздях и костылях, забитых в стену, висели клетки; много
клеток стояло вдоль стен, многие были подвешены к потолку. Иногда он
выставлял клетки на солнце у дверей как лучшую рекламу своего птичьего
заведения, а заодно и для того, чтобы вернуть радость тем пленникам,
которые, не видя голубого неба, переставали петь.
Чистка клеток, смена питьевой воды, распределен ние рационов: кусочки
авокадо, лилового банана и хлебные крошки - для одних и размоченная маисовая
лепешка - для других; все это делалось при закрытых дверях, в тот час, когда
робкий свет раннего утра едва брезжил сквозь дверные щели. Потом он
распахивал двери и, слегка побрызгав водой, чтобы не поднимать пыль,
подметал кирпичный пол и тротуар перед входом. Из своего заведения Ронкой
Домингес отлучался только на минутку - в соседнюю булочную, купить сдобу для
своих попугайчиков; всякий раз, когда он думал об этих расходах, у него
начиналась головная боль: надежды его никогда не сбудутся - один попугай был
нем, а второй - глух и умел лишь выкрикивать хриплым голосом: "А, иди ты!..
А, иди ты!.." А теперь повсюду видишь могучих соперников - "хонографо", как
говорил Домингес, и кому придет в голову приобрести попугая - эту курицу,
которая требует пищи, а сама несъедобна, - если можно запросто купить
заводного попугая с пружиной...
- Домингес, не дергай их за хвосты! - прокричал ему с улицы пьянчужка,
самый заядлый из всех пьянчуг, который поднялся спозаранку, будто на работу,
покинул свое логово, полное криков, икоты и блевотины, и, захватив книги,
разную утварь, олеографии и образки святых, отправился совершать благородную
коммерческую операцию - выменять эти сокровища в ближайшей винной лавке или
кабачке на стаканчик спиртного.
Домингес не ответил.
- Запустить бы тебе коровьей лепешкой в харю, - продолжал угрожающим
тоном пьянчуга, - будешь знать, как мучить пичуг...