"Мигель Анхель Астуриас. Глаза погребенных (Роман) " - читать интересную книгу автора

Домингес по-прежнему не отвечал.
- Вот погоди, приду со всем моим семейством... Мы тебе покажем!..
Пьяница, покачиваясь, удалился. Однако, когда добрался до своего
логова, он обнаружил, что три его братца уже ни на что не способны: двое
пластом лежали на койках, а самый старший свалился на пол, глаза его
остекленели, на губах пузырилась слюна.
Наконец один из лежавших на койке поднял голову:
- Ежели его укокошишь, то попугая - мне! Я продам за глоточек.
- Ишь что придумал, Сехихунто! Попугая я уже давно обещал хозяину
подвальчика, что за углом. За целую бутылку!..
- Ну и оставайся с попугаем... Но тогда уж на меня не рассчитывай,
ежели надумаешь отлупить старикашку... Я выхожу из твоего священного союза
по освобождению пичуг, раз ты так... Попугай или ничего!..
- Тогда я пойду один...
- Ложись-ка лучше и не брыкайся...
Ронкой Домингес был уверен, что с помощью дубины и кинжала сумеет
отразить любую атаку, и не придавал особого значения угрозам этой семейки
подонков, волосатых, бородатых, вечно ходивших с незашнурованными ботинками
и всю жизнь перегонявших через свои желудки алкоголь. Единственное, чего они
добивались, - деньжат на выпивку, а уж этого им от него не дождаться. Его не
пугали ни оскорбления, ни угрозы; им не удастся привлечь его к
ответственности перед Обществом покровительства животных.
К счастью для Домингеса, этой ужасной семейке пришлось покинуть очаг
своих предков; один адвокат - свободомыслящий и ростовщик - дал им денег под
ипотеку, а затем по истечении срока продал дом с торгов. Ронкой Домингес
чуть не аплодировал, наблюдая за тем, как его непротрезвевшие соседи склады-
вали свою утварь и разный хлам на телегу и выезжали. После их отъезда в
комнате почти ничего не осталось, только шкафы да столы - то, что нельзя
было вытащить и загнать за бутылку, слишком тяжелы вещи. Однако спектакль
был прерван - Домингесу пришлось вернуться к себе: прибыли одетые во все
белое индейцы из Кобана и, ожидая торговца, расположились со своим крылатым
товаром у его дверей.
Старейший из Кобана - лицо цвета копченого мяса, вывалянного в золе, на
голове не волосы, а кора столетнего дерева, - не повышая голоса, повел с
Домингесом переговоры о продаже; Ронкой отвечал ему на языке кекчи мягким
тоном, как и подобало при заключении сделки между такими почтенными
персонами.
Прохожие задерживались, чтобы поглазеть на клетки, нагроможденные одна
на другую, - клетки из бамбука, отполированные, будто выточенные из
зеленоватой слоновой кости. В клетках сидели чорчи цвета пламени и крови с
траурной отделкой - клюв и лапки из черного дерева, черные-пречерные глаза;
были здесь и сладкоголосые гуардабарранки с нежными зеркальными глазами, и
шаловливые водяные попугайчики, будто со скрипкой в груди, рассыпающие
волшебными капельками переливы родника; были тут и сенсонтли с кофейным
оперением и четырьмястами хрустальными звуками в горлышке.
Домингес говорил и говорил, а Кобан, вождь индейцев из Кобана, отвечал
ему. Переговоры уже подходили к завершению - стороны начали считать на
маисовых зернах: два и четыре, шесть и девять, семь и пятнадцать - считали
они по-испански. Переговоры закончились; вождь подозвал своих спутников,
посоветовался с ними, согласны ли они с назначенной ценой. Все были