"Мигель Анхель Астуриас. Глаза погребенных (Роман) " - читать интересную книгу автора

- тех самых, что бродили по улицам города, от двери до двери, с вечным
вопросом или вечной просьбой: "Зола есть?.." - тех, что чистили печки домов
буржуа, а затем возвращались с полным мешком домой, в предместье угольщиков,
в район мыловарен - рабы, беднейшие из рабов.
В другой статье, "Свобода без хлеба", он следовал за мыслью Марата,
который считал, что "нет свободы для тех, у кого ничего нет". Эту статью он
опубликовал в "Реновасьон обрера". В ней он писал: "Владельцы газет
обогащаются - да здравствует свобода! Сыновья богачей от безделья занимаются
поэзией и прозой - да здравствует свобода! Коммерсанты приумножают свои
прибыли рекламой - да здравствует свобода!.. И только народ не может
повторить этот клич, потому что он голоден, потому что он в жалких
лохмотьях, потому что безмолвие стало его привычкой - привычка молча
переносить муки от палачей".
Неудачным оказался для него год, когда он впервые прочел "93-й год"
Виктора Гюго, В ту пору от каких-то "индостанских предчувствий" умерла Хуана
Тьма-Тьмущая; она сама себе поставила диагноз, но не успела приготовить
спасительного лекарства: сахар с порошком из размолотых камнем жемчужин. В
день кончины Хуаны появились откуда-то - будто из-под земли - бесчисленные
родственники Тьмы-Тьмущей, которых Сансур никогда не видывал при ее жизни.
Сейчас она лежала, вытянувшись в деревянном ящике, безразличная, как
Панегирика. А Панегирику никто из этого племени мужчин и женщин, одетых в
черное, не захотел взять к себе, хотя они растащили все имущество Хуаны.
Кончилось тем, что сову вместе с пачкой запрещенных книг - по магии,
хиромантии и астрологии - взял юный парикмахер, мастер причесок и бритья
Сансур, которому всего несколько дней назад, во время попойки, дон Пепеке
Лопес, старейший фигаро парикмахерской гильдии, вместо шпаги даровал белую
салфетку, бритву и ножницы, предупредив, однако, чтобы юнец не резал
клиентам уши.
Кровать Хуаны Тьмы-Тьмущей также оставили Сансуру. На тачке, в которую,
точно мул, впрягся носильщик (о Марате Сансур тогда не вспоминал), перевозил
он ложе, на котором целую ночь покоились бренные останки доньи Магдалены
Анхелы Сенобии де Виванко, прежде - де Калькалуис, и еще ранее - де Партегас
(порядок перечисления мужей значения не имеет), столик красного дерева,
книжную полку и книги, а также сосновый ящик, выкрашенный желтой краской. А
над всем этим скарбом восседала сова, эта зловещая птица заставила человечий
двигатель, тащивший тачку, не раз сплевывать через плечо - он был уверен,
что такая спутница не предвещает ничего хорошего. Рассвет следующего дня,
четверга, Сансур встретил в комнатушке на авениде де лос Арболес и рано
утром вышел на порог своего нового дома: так хотелось поскорее увидеть
улицу, такое удовольствие видеть жизнь улицы! Так хотелось выйти из комнаты,
в которой не было ничего, кроме четырех стен, пола и потолка, и вдохнуть
свежего воздуха! Заодно надо было бы узнать, где можно позавтракать.
Радостно ощутил он на своем лице солнечный свет - почти всю ночь напролет
зачитывался "Условной ложью" Макса Нордау. Уже звонили к ранней мессе. Лучше
уж было не выходить на порог: в этот час открывались и другие двери, и, на
беду, распахнулась дверь одного странного и мерзкого заведения.

В этот день, как всегда, открывал свое заведение и сеньор Ронкой
Домингес, которого в окрестных горах знавали лучше, чем красную сосну, что
покрывала склоны; он платил лучшую цену тем, кто приходил в город продавать