"Мигель Анхель Астуриас. Глаза погребенных (Роман) " - читать интересную книгу автора

одного масляного пятнышка не попало лишь на небо, где среди облаков,
алтарями возвышающихся в безбрежной голубизне, по утрам служат мессу ангелы.

Сеньор Непо Рохас растянулся на койке, как был - одетый. Второй раз за
это утро вернулся он домой и второй раз растянулся на койке. Ударом о койку
смял шляпу. Растянулся, как животное, которое спит днем, а ночью бродит;
даже не снял башмаки. Не давало покоя проклятое желание пропустить глоточек
- опять придется встать, вытащить велосипед и поехать поискать другой
кабачок: снова вернуться к Консунсино он не мог. Ради какого-то несчастного
глотка нужно ехать черт знает куда. Куда бы ни шло - из-за дюжины или
полудюжины глотков, но ради одного... И Дамиансито нет дома. Шатается где-то
на Северных каменоломнях, забыл о своем деде... Пожалуй, так даже лучше...
пусть внук будет неблагодарным... Но плохо думать о внуке, который каждое
утро встречал его - радостно, будто божий поцелуй, - он не мог. Просто
сорвалось сейчас - Дамиансито не было дома... И вот он растянулся на койке
как был, даже не сняв одежды, в куртке и даже в башмаках - что ж, он сам
себе хозяин. И никто не возмущался, никто не возражал, никто не сказал, что
он, дескать, похож на мертвеца или на мертвецки пьяного.
На мертвеца или на мертвецки пьяного?.. Если бы он не поберегся сегодня
утром, то был бы не только похож на мертвеца, а и в самом деле стал бы
мертвецом. И все же ему удалось ускользнуть от смертоносных колес - видно,
господь милостив и еще не пробил его, Рохаса, смертный час. Выскочил он
благодаря присутствию духа, благодаря педалям и рулю, потому что не потерял
голову и нажимал на педали, рулил и маневрировал, словно тореро. Хотя
повозка дона Сиксто и не сотворила злого дела, испанец все-таки напакостил
ему - остановился перед кабачком Консунсино. Вот потому-то и не удалось дону
Непо выпить. Сразу угас порыв, улетучилось желание пить агуардьенте, пить до
тех пор, пока не перегорит все на сердце, чтобы ни о чем не думать и ничего
не ощущать, - пришлось вернуться домой, даже не промочив горло. Дыхание
прерывалось, он еле дышал...
Ему хотелось высказать все, что наболело на душе, поведать кому-нибудь
и о том, что случилось, и о том, что с ним вообще происходит. Как назло,
Дамиансито нет... Встретил бы его по дороге, поехал бы с ним сдавать
известку. Погрузил бы велосипед на телегу, и никто не помешал бы им
наговориться всласть. Когда выложишь кому-нибудь все, ощущаешь облегчение, а
сейчас вот он вынужден сдерживать и бешенство, и гнев, и страх, и
раздражение. Противно вспомнить эту утреннюю сцену: предательский удар дона
Сиксто, повозка, неподвижно застывшая перед кабачком Консунсино, и как
подумаешь, что будет трудно отплатить той же монетой, не совершив
преступления, горечь переполняет сердце. В его мозгу созрел план мести. На
соседней улице, по которой обычно проезжает Паскуаль-и-Эстрибо, надо
разобрать снизу стенку, да так, чтобы она повисла в воздухе; как только
испанец поравняется с этой стеной, она обрушится на него и похоронит под
своими развалинами, а потом... потом можно будет купить газеты с сообщениями
о гибели дона Сиксто и с комментариями по поводу того, как он погиб, став
жертвой науки - испытывая свой оригинальный метод строительства
антисейсмических домов на рессорах.
Дон Непо даже не выпил кофе - лишь сейчас об этом вспомнил... Даже
куска хлеба не откусил... такой черствый... Липкой от пота рукой, вонявшей
горячей резиной, он взял кусок, но откусить не смог: можно подумать, что