"Мигель Анхель Астуриас. Глаза погребенных (Роман) " - читать интересную книгу автора

источавших изумительный аромат шипучего напитка - дон Непо не ко рту их
подносил, а к глазу, - неприятно пахло пробкой. Но еще отвратительнее был
запах опьяневшей и уснувшей на дне бутылки пыли. Среди всякого хлама и
пустых бутылок ему попалась пробка от шампанского... а бутылку внук
приспособил для сиропа... Шампанского... шампанского было бы неплохо... Но
нет ни капли... Его разбирал смех, и, чтобы не засмеяться, он стал кусать
губы... Пусть смеется этот проклятый домовой, старик Эстрибо, который только
и умеет, что совать ногу в чужое стремя. Пусть себе смеется, щелкая
вставными челюстями... звякают они, как лошадиные подковы... плохо
подогнанные подковы... Пробка от шампанского! Эх, найти бы глоточек... Но не
шампанского... оно для праздников... лучше чистого агуардьенте или
чистейшего кушуша, чтобы драл в глотке, как наждачная бумага... Да, да,
пусть все внутри продерет, чтобы забыть обо всем на свете...
И вдруг захотелось горячего. Горячего захотелось даже больше, чем
горячительного. Горячего в глотку и желудок. Глупец! Раз велосипед тут, что
ему мешает одеться и подкатить к Консунсино? Нет, нельзя. Он поклялся, что
не переступит ее порог. Поклялся?.. Но если мучает жажда, клятвы ничего не
стоят. Пусть глотке станет жарко от крепкого глотка - и не для того, чтобы
забыться, как это обычно утверждают, а чтобы зажечься яростью, бешенством,
гневом и пустить в ход язык. Ведь когда выскажешься, на душе становится
легче, обиды забываются, уходит боль... А если по пути удастся встретить
внука, можно и с ним перемолвиться...
Он натянул штаны стоя: значит, не так уж стар! Всунуть в штанину одну
ногу, затем другую, натянуть. Рубашка, куртка, башмаки на босу ногу - и он
готов. Нечего возиться, ведь и надо-то только съездить, пропустить глоток.
Дон Непо поискал шляпу, вывел велосипед, вскочил на него... и через
несколько минут этот проклятый велосипед сам остановился перед дверью
кабачка Консунсино. Как там веселились! Хозяйка от души хохотала над
рассказом старикашки-испанца.
Раз уж ему не удалось разделаться с врагом, старикашка решил объявить,
что хотел лишь припугнуть его, заткнуть ему глотку, чтобы не злословил по
поводу Кохубулей и "Тропикаль платанеры", которая столько добра сделала и
делает стране.
Трусом дон Непо не был, но все же он не вошел в кабачок Консунсино - не
хотел он видеть хихикающие физиономии, не хотел снова ввязываться в спор:
игра не стоила свеч. Пусть кутят.
Он повернул домой. Слепило солнце. Мало облаков. Много солнца. Где-то
далеко рычали грузовики, языками пламени локомотивы пожирали уголь, от
взрывов динамита сотрясалась земля. Видно, близок конец света, и пусть лучше
он дождется светопреставления на своей койке.

III

- Рохас-и-Контрерас заново родился!.. - провозгласил дон Сиксто, входя
в кабачок вдовы Маркоса Консунсино.
- Это кто еще? - откликнулась хозяйка, не оглянувшись на испанца; она
была целиком поглощена рюмками и с такой силой терла их, что они едва не
плакали.
- Как кто? Рохас - твой сосед.
- Дон Непо?