"Мигель Анхель Астуриас. Юный Владетель сокровищ " - читать интересную книгу автора

Китайцы (жонглеры) обратились на время в поваров и жарили глазунью к
завтраку; мясо крутилось на вертеле, а уха испускала густой запах моря.
Говорили они по-китайски, на все лады, будто пели (Писпис. недослышав,
говорил "скйипели"), и то пересмеивались, то замолкали, как бы прислушиваясь
к ветру. У самого старого впрямь скрипели кости, словно и они выговаривали
слова, слагавшиеся где-то под кожей. Был он весьма пуглив, чуть что - и весь
сожмется. Искательный взгляд, робкая повадка, тонкие губы, редкие волосы,
фонтаном торчащие на макушке, отличали его от других китайцев, очень похожих
друг на друга, совсем одинаковых.
- Эй, Рафаэль!
От вкусного запаха Укротитель накопил больше слюны, чем нужно для
глянца. Китаец Рафаэль обернулся к нему и заскрипел костями. Получилось
примерно так: "А сто?"
- Рафаэль, - повторил Укротитель, глотая слюну, чтобы не выплюнуть ее к
ногам китайца. - Что там на завтрак?
- Подозди мало-мало...
Негр собирал шары, оброненные по дороге, а Белый Хуан приспосабливал
пучки зеленого, сочного тростника у самого входа. На земле валялись
обгорелые, черные палки, на которые предстояло навертеть тряпье, пропитанное
газом и салом. Кроме тростника, клоун втыкал разноцветные флажки.
На помощь Писпису явилась обезьяна. Она собирала мячи, издавая резкие,
режущие слух, невыносимые крики.
- Паядное пьедставление не для бизяны! Пьедставление для Писписа! Для
самого главного негья.
Придерживая гребень, воткнутый в волосы, Ана Табарини глядела и думала,
как хорошо сработались обезьяна и Писпис. Прямо два брата. Китаец Скрипучие
Кости протрубил сигнал. За едою негр с обезьяной по-прежнему резвились:
прочие жадно пожирали рыбную похлебку и рис. Ржали кони. Мухи жарились
заживо в горячем полуденном воздухе. Звери сонно рычали от зноя. Наверное,
им грезился невиданный пир - животное с горячей кровью, с горячим сочным
мясом. То. что съедаешь живым, живым останется в теле, и потому надо есть
разных тварей, истекающих жизнью.
Никто не слушал глубокомысленных жалоб китайца. Обезьяна запускала
меховую черную перчатку в золотую жижу, где плавали рыбьи глаза. Кончиками
тонких пальцев она доставала рис со дна Писписовой тарелки, подносила к
губам, плевалась (горячо!), а китаец сердился, что она зря переводит рис:
Не полти еду , бизани! Негла побьет! Негла самый главный!
Циркачам было так тошно, они так горевали, что забыли, кто главный, и
потому, наверное, понять не могли и бесконечных причитаний китайца.
Но Писпис его поддержал: и впрямь, жизни нет, если едят в четыре руки
из одной тарелки.
- Негья хозяин, бизани помосник, нельзя пойтить йис!
Когда воцарялся преемник дона Антельмо Табарини, не было
Человека-Челюсти, он прихворнул, а сейчас слонялся тут, голодный после
болезни, излился на других циркачей за то, что они допустили Писписа до
власти. Как только он вспоминал, кто теперь главный, он скрипел зубами так
громко, словно трещала плотина. На бычьей, короткой, толстой шее вздулся
желвак - это укусила оса. Человек-Челюсть почесывал шею и громадное ухо.
Зубами он принес себе стул, на стул положил сундучок, чтобы вещи не стащили,
на сундучок - два большущих камня, чтобы отбиваться, если выпустят зверей.