"Мигель Анхель Астуриас. Юный Владетель сокровищ " - читать интересную книгу автора

так страшно (особенно пугал их серый пепел, осевший на одеждах) и
раскапывали босыми ногами фамильную усыпальницу, где по велению Владетеля
сокровищ должен был найти последний покой дон Антельмо Табарини. Ему выпала
честь улечься там первым, ибо никто из здешнего рода похорон не дождался,
все исчезли, не пожелав гнить в земле.

XI

Юный Владетель сокровищ пытался себе представить то, что слуги,
несомненно, от него скрывали, - судьбу былых хозяев, которых никогда не было
в доме, вечно они странствовали или исчезали совсем. Преходящее благо,
достояние кочевников, утерянное оседлыми людьми. Одни уйдут и не вернутся,
словно умрут, чтобы порвать с семьею, от которой только и спасешься что
бегством или безумием. Другие облачатся в траур, тоскуя под гнетом будней,
обращавших крошки в песок, соль - в слезы, любовь - в скуку, круг света от
уютной лампы - в отверстие бездонного колодца. Юный Владетель видел, как
борются они с роднею, со слугами, с вещами, с тенью, тоже одетой в траур с
головы до ног. Был и такой, который боролся с собственным отражением, бил
зеркала, чтобы уничтожить свой образ. Тот исчезал, он убивал себя в стекле и
так остро чувствовал смерть, что потом слонялся по дому, словно бродячий
призрак, неприкаянная душа, пережившая свое тело.
Бедный убийца отражений! Его прозвали Коршуном за траурный костюм с
желтизной, за редкие волосы-перья, прилипшие к хищной головке, и за то, что
зимою он странствовал с места на место, волоча за собой постель, стол,
стулья, книги; начиналось же это, когда недвижным водопадом низвергнутся на
пол стекла, прольется зеркальная вода, и слуги сметут ее, словно градины
первых ливней.
Легкий, как время, он выходил каждый месяц, тринадцатого, в полночь, из
своей недолговечной спальни, чтобы возжечь восковые черные свечи, горевшие
очень ярким, очень желтым огнем перед крестом Злого Разбойника, который
верил, что от человека остается лишь мертвое тело и всякий, рожденный на
свет, становится только прахом, как бы велик и могуч он ни был при жизни.
- Воистину умерший, прости мою немощь!.. - взывал он. стоя на коленях
перед мерзким распятием. - Когда я гляжу в черкало, мне мерещится, будто
там, за этой жизнью, есть что-то еще. Вот мой грех, и я тебе каюсь. Много
раз оскорблял я тебя, но обещаю, отче, больше не заглядывать туда, где мне
видятся иные пути, ибо ты их отверг, смеясь последним смехом, когда
обманутый мечтатель предлагал тебе рай.
Дыхание его отдавало гнилой утробой, хищная птичья головка судорожно
тряслась, глаза неотрывно глядели на распятие, напоминавшее цифру
тринадцать: кресте кривой перекладиной - единица, изогнутое тело - тройка.
- Я ненавижу Люцифера, - говорил Коршун, понизив голос, - глупого
ангела, низвергнутого в ад за то, что он возжелал сравниться с Богом, и
беззаветно люблю тебя, ибо ты, распятый Разбойник, зная свою участь, отверг
убежище небес, твердо веря, что и сам ты, и все мы - лишь тленные тела.
Все так же тихо, прерывисто, едва разжимая губы, он говорил:
- Ты висишь на кресте, ты прикручен веревкой, ты страшно страждешь, ты
вывалил язык - это последнее кощунство, - а дерзкий извив твоего тела -
мятеж против слепых сил судьбы!
Утренний свет - толстое стекло, опаленное пламенем и раздробленное в