"Виктор Авдеев. Моя одиссея (рассказы) " - читать интересную книгу автора

"Детство Темы".
- Больше читай классиков, Виктор. Такими русскими великанами, как Лев
Толстой, Пушкин, Тургенев, Чехов, восхищается весь земной шар. Брось ты
жевать разную дешевую иностранную дрянь про сыщиков и бандитов. Если опять
надумаешь писать, приходи, ты ведь знаешь мою квартиру.
Поселили меня на Проезжей улице в конце Холодной горы. Первые дни жизни
у опекуна я всецело был занят новыми ощущениями: я спал на самой настоящей
простыне, каждый день умывался с мылом, ничто не ползало по моей рубахе,
хоть по привычке я все-таки чесался.
Учиться я поступил в железнодорожную школу на Рудаковке, недалеко от
вокзала. (Невольно мне вспомнился Новочеркасск, бывшая Петровская гимназия,
старый товарищ Володька Сосна; лишь вот теперь, почти шесть лет спустя,
наконец докарабкался я до пятого класса!) И сейчас мне приходилось много,
упорно корпеть над уроками, чтобы хоть кое-как удержаться на этом уровне.
Зато каждый день я мог наедаться досыта, щеки мои потолстели, налились
румянцем. Уже скоро у меня появилось много новых друзей, и постепенно я стал
забывать о ночлежке, беспризорничестве.
Год миновал незаметно. В зимние каникулы одноклассники стали звать меня
на каток. Я охотно бы пошел, но где взять коньки? И тут я опять вспомнил о
дяде Шуре. Не поможет ли он мне? Ночь прошла в горячей спешке; к утру я
закончил новый рассказ и отправился к Фурманову. Жил Фурманов на Конторской,
возле речки Лопань. Я вырос, был в начищенных хромовых сапогах, в бобриковом
коричневом реглане. Свои каштановые спутанные кудри разодрал под пробор -
совсем взрослый городской парень.
Дядя Шура обрадовался мне. Комнату он занимал небольшую, со скромной
мебелью; вдоль стены от пола к потолку тянулись полки, заставленные книгами
в старых переплетах, на столе темно желтел человеческий череп. Бывший
воспитатель предложил мне стул, проговорил весело, с легким укором:
- Я уж потерял надежду тебя увидеть.
- Да все как-то некогда, - неловко ответил я. На свою беспризорную
жизнь я теперь смотрел свысока. - Ну, как у вас в ночлежке? Колдыба Хе-хе-хе
по-прежнему заворачивает изолятором?
Дядя Шура слегка нахмурился.
- Скверно он кончил. Помнишь, в прошлом году к нам на Малую Панасовку
временно поселили несколько уличных девчонок? Так вот, Колдыба спутался с
одной из них, украл у кассира портфель с деньгами и бежал "на волю" вместе с
этой... Ирой или Клавой, не помню. Романтик он, а вдобавок испорченный
полуграмотный парень. Точных подробностей я не знаю: ведь я уже в ночлежке
не работаю, занимаюсь медициной.
Судьба кореша сильно огорчила меня. Чтобы переменить разговор, дядя
Шура спросил, как живу я.
Я выставил кверху большой палец правой руки:
- На большой с присыпкой.
- Прочитал "Детство Темы"?
Я замялся. Ну, что интересного в том, как жил самый обыкновенный
домашний мальчишка, да еще генеральский сынок? Начхать мне на него с
телеграфного столба! Вот если б это был какой-нибудь вождь апахов Голубая
Лиса или король сыщиков Нат Пинкертон - такую книгу я прочитал бы с
удовольствием. Но я помнил, что Фурманов не признает подобную "американскую"
литературу, как он называл ее, и не стал распространяться о своих вкусах.