"Виктор Авдеев. Моя одиссея (рассказы) " - читать интересную книгу автора

- Сейчас, дядя Шура, все больше нажимаю на алгебру, - сказал я,
стараясь принять развязный тон. - Вот, между прочим, рассказик сочинил. Вы
не передадите его в журнал "Друг детей"? Скажите редактору, что полного
гонорара мне не нужно, отдам всего за три хруста. К воскресенью коньки вот
так нужны, - я чиркнул себя ребром ладони по горлу.
Он поджал губы, забарабанил пальцами по столу.
- Это лишь и понудило тебя взяться за творчество?
Я смутился. Ну и чудорез дядя Шура! А что же еще может заставить
человека нырять пером в чернильницу? Для чего люди вообще работают? Ясно,
чтоб зашибить монету, хорошо одеться, выпить рюмочку. Кто станет проливать
пот за здорово живешь? Конечно, приятно при знакомстве с фасоном объявить:
"Я писатель из журнала". Все и рот разинут, каждому лестно посмотреть на
тебя, пожать руку. Неужели дядя Шура этого сам не понимает?
- Ясно, не из-за одних коньков, - забормотал я. - Просто взялся
посочинять, да и все.
- Значит, потянуло немножко? А до этого ты ничего не писал?
- Н-нет. У нас уроки рисования преподает настоящий художник, в
Петрограде академию при царе кончил, вот я с ним и занимаюсь. Газету
оформляю.
Почему-то дядя Шура посуровел, стал холоднее.
- Ладно. Оставь свою рукопись, я посмотрю.
Разговаривать больше было не о чем, и я вскоре собрался домой.
В положенный день я пришел за ответом; тетрадка моя опять была
исчеркана, густо пестрела пометками сине-красного карандаша. Я подсел к
столу, и дядя Шура терпеливо стал объяснять мне, как надо "лепить" образ,
"строить" фразу.
Свои три рубля я таки получил. Правда, рассказ мой, конечно, не
появился в печати, но деньги я заработал честно. Дядя Шура заставил меня
перебелить рукопись раз шесть. Каникулы давно кончились, я замучился,
опасался, что так и зима пройдет, все реже приходил к нему на квартиру, и
тогда Фурманов заявил, что редакция "решила оплатить мой труд".
Дорвавшись до коньков, я стал пропадать на ледяных дорожках катка,
простудился и слег. По моей просьбе опекун принес мне из библиотеки книгу;
на обложке стояло: "Максим Горький, 1-й том".
"Опять этот мужик, - подумал я с изумлением.- Прямо никуда от него не
денешься".
Книгу я развернул с особым любопытством. Впечатление она произвела на
меня такое, словно я только что научился читать, и теперь радовался каждому
вновь открытому слову. Передо мной широко развернулись бескрайные южные
степи, омываемые морским прибоем, ночные костры с удивительными странниками.
Я сразу влюбился и в Челкаша, и в старую цыганку Изергиль, и в Мальву, и в
побирушку Леньку, а особенно в самого чудесного писателя. Значит, есть лее
человек, который так здорово сумел рассказать про босяков и беспризорников
вроде меня. Интересно, какой же он из себя? Ну, конечно, солидный, с высоким
лысым лбом, в очках - уж такие все писатели. Весь небось в бобрах, манишка
раздушена тройным одеколоном, а может, и передние зубы золотые - для
большего фасона. Вот бы повидать. А что? Живет он, понятно, в Кремле.
Добраться до Москвы, подсторожить у ворот и подойти: "Ну, как житуха,
товарищ Максим Горький? Разрешите представиться, я тоже автор из босяков.
Желаю поступить к вам в литературные ученики". Уж он-то в этом деле понимает