"Виктор Авдеев. Моя одиссея (рассказы) " - читать интересную книгу автора

доразвился.
- В общем, - подсказал воспитатель, - тебе надо начать с азов
натюрморта и пройти все первоначальные основы художественного мастерства.
Ректор опять сморщился и стал смотреть вниз, словно ботинком у него
жало пятку и он не мог догадаться, на какой ноге.
Я с тревогой думал, что сказал неправильно. Как будто упомянул все
специальные художнические выражения: "мольберт", "пейзаж", "экскиз",
"современность". Чего еще забыл? Жалко, что я не слыхал раньше словечка
"натурморд", совсем бы тогда свалил этого академика на обе лопатки. А может,
он боится, что я жулик и стану воровать у них тюбики с краской?
Ректор недоверчиво повертел в руках документ, в котором было
проставлено, что мне восемнадцать лет.
- Мм-да. Скажите, а какие у вас знания?
- Вы насчет каких интересуетесь? - спросил я, потный от волнения. -
Общих предметов? Полное знание. В гимназии учился, после в профшколе...
сейчас по медицине практикуюсь. Есть знания и специальные, художнические.
Вот, к примеру, жизнеописание всех маэстров аж средневековья, а также наших
местных: все они были великие, честные, трудолюбивые...
- Прекрасно. Да, да. Скажите еще, пожалуйста... алгебру вы знаете?
Я опешил. Чтобы уметь рисовать, надо знать алгебру? Я стал
догадываться, в чем тут дело, и замолчал.
- Понимаете, - продолжал ректор, обращаясь, правда, больше к дяде Шуре
и словно извиняясь перед ним. - Я всячески рад бы помочь вам, но для
академии нужны хотя бы элементарные знания. Пусть этот, э-э-э... юноша пока
походит в какую-нибудь студию или художественный кружок, что ли. А когда
закончит... ну, скажем, даже семилетку...
Лицо дяди Шуры выразило живейшее огорчение, он с беспокойством
покосился на меня. Дожидаться окончания их переговоров я не стал и, шваркая
ботинками, вышел в переднюю. Воспитатель нагнал меня на крыльце академии,
дружески полуобнял.
- Ты, Виктор, не упал ли уж духом? - сказал он беспечно, шутливо,
словно ничего серьезного и не произошло.
Подбородок у меня вдруг затрясся, глаза обволокло слезами, задергалось
левое веко; я не отвечал, боясь, что разревусь, и прибавил шагу. Мне
казалось стыдным, что дядя Шура заметит мою слабость. Он продолжал так же
доверительно, будто и не догадывался о моем состояний:
- Нет? Конечно. Подумаешь: неудача! Сказать по совести, Виктор, мы с
заведующим и не рассчитывали, что ты поступишь. Просто хотели позондировать
почву... показать твои рисунки высокому специалисту. Он тебя похвалил: "Есть
дарование", а это главное. Вот определим тебя в нормальный детский дом,
подучишься, тогда и попадешь в художественную школу. А насчет рисования тут,
в ночлежке, мы вам поможем... придумаем еще что-нибудь.
Прощаясь, он крепко пожал мне руку, и я один отправился домой, на Малую
Панасовку. Я уже успокоился, по дороге отплевывал хлебный квас и придумывал
страшные планы посрамления ректора-бюрократа.
Санкомовцы гурьбой встретили меня на лестничной площадке перед
ободранной дверью.
- Поздравить со званием студента?
Я уже подготовился к этому вопросу; по своей манере бодриться при
неудачах, я почти весело ответил отрицательным кивком головы.