"Виктор Авдеев. Моя одиссея (рассказы) " - читать интересную книгу автора

будет достаточно.
Он добродушно усмехнулся, и я стал работать младшим санкомовцем.
Мне выдали поношенный халат без завязок, длинный, до пят, и широкий,
как мешок, и я на время забыл о "воле", Крыме. (За эти халаты нас в
ночлежных палатах прозвали "монахами".) Опоясавшись полотенцем, я бегал с
ведром на кухню за обедом, ставил больным термометр, подавал лекарства.
"Шифр" на сигнатурках действительно оказался для меня непреодолимым, и у
одного гриппозного больного после моих порошков открылась рвота. Вообще же
санкомовцы из всех лекарств больше всего признавали касторку и чесоточную
мазь. Когда в изолятор являлся очередной пациент, Колдыба Хе-хе-хе садился
за стол, вооружался большим журналом, чернильницей и важно спрашивал:
- На что, пацан, жалуешься?
- Да вот голова раскалывается, - еле слышно отвечал недугующий. - Жар
какой-то. Опять же ноги трясутся. Все косточки ломит, будто меня кто
отволохал.
- Гм, - глубокомысленно рассуждал Колдыба.- А ну, покажь язык. Та-ак. В
животе есть рези?
- Я же тебе, зануде, говорю: все болит, наверно сдохну.
Первое время я давал советы: пациенту надо смерить температуру, а утром
показать его доктору.
- Разберем и без доктора, - хладнокровно отвечал Колдыба. - Дайте-ка
ему, хлопцы, касторки. Промыть кишки - это первое средство при всякой
болезни. А ну, пацан, покажь руки. Ну факт: небось со дня рождения не
умывался? Разотрите его заразом и чесоточной мазью. Давай, дружок, ложись на
ту вон койку. Пока доктор придет, мы уж тебя или вылечим, или на тот свет
отправим.
Впрочем, больных изолятор видел мало. Получив ножевую рану или удар
кирпичом по затылку, огольцы ограничивались тем, что терпеливо высиживали на
табурете, пока им накладывали бинт.
Они тут же старались улизнуть от доктора, а на улице бинтами
подвязывали штаны.
Основными пациентами у нас были симулянты, Отлежав бока на голом полу в
ночлежной палате, они объявляли себя гриппозниками, "страдающими нутром", и
занимали койки в изоляторе. Они много и натужно стонали, но имели прекрасный
аппетит. Зато мы, санкомовцы, выработали за ними специальный уход. Мы
вылавливали из супа все кости с мясом и крупу, а больным оставляли голый
бульон и говорили, что тяжелая пища им вредна. Этим, собственно, мы их и
лечили. Наголодавшись, гриппозники и "страдающие нутром" сами без врача
уходили обратно на пол в общую палату и оставались вполне здоровыми до конца
пребывания в ночлежке. Правда, нас они не благодарили за лечение.
- Спасибо, хоть морду не бьют тарелками, - подмигивал им вслед Пашка
Резников.
Нам было не до больных. Мы, все четверо санкомовцев, считали себя
художниками-самородками.
У каждого имелось свое направление в живописи. Один рисовал кособокие
заводики со множеством точек - окон. Главная красота его картин заключалась
в сером пышном дыме, который подымался изо всех труб. Его было так много,
что дым занимал весь лист бумаги, а черные заводики лепились на самом низу и
напоминали крошечную корзину у огромного воздушного шара. Страстью Пашки
Резникова являлись виньетки с миниатюрным изображением пейзажа и пейзаж,