"Виктор Авдеев. Моя одиссея (рассказы) " - читать интересную книгу автора

каменной скобой, сжимали ночлежные корпуса; с четвертой его замыкала высокая
стена. Железные ворота охранял сторож-татарин: как тут выберешься? Надо
выжидать удобный момент.
Случайно за порцию хлеба мне удалось выменять замусоленную тетрадку и
огрызок карандаша; я уселся под чахлым кленом возле помойки - единственное
тихое место - и с наслаждением стал рисовать запорожского казака с
предлинными усами; то, что я остался без завтрака, меня мало тревожило.
- А ловко, стервец, орудуешь, хе-хе-хе, - раздался над моим ухом
одобрительный голос.
Я обернулся. За моей спиной стоял рослый плечистый парень в распахнутой
солдатской шинели, с ржавым ведром, наполненным мусором. Один глаз его
скрывала черная повязка, левая рука была оторвана по кисть и розовела
култышкой.
- Что-то я тебя, пацан, не видал раньше в ночлежке...
Я ответил, что живу здесь всего пятый день.
- Шамать небось хочешь?
- Да... так себе, - удивленно и неуверенно сказал я. - Терпеть можно.
- Айда ко мне в изолятор, накормлю. У меня там и порисуем: я ведь тоже
художник.
Последние слова он произнес горделиво. Из-под козырька его мятой кепки
торчали черные, жесткие, отрастающие волосы, единственный глаз - тоже
черный - смотрел внимательно, уверенно, пухлые губы доброжелательно
улыбались.
Мы поднялись на второй этаж среднего ночлежного корпуса. Больничный
изолятор - продолговатая комната с большим и совершенно целым окном. Вдоль
стен тянулось пять железных коек, застеленных самыми настоящими одеялами, у
двери прилепился шкафчик с лекарствами, вплотную к подоконнику был придвинут
кухонный стол - обстановка для ночлежки невиданно роскошная. На деревянном
топчане сидели двое дюжих санкомовцев и по очереди курили одну папироску.
- Кого это ты привел, Колдыба? - спросил моего спутника кучерявый
бровастый парень в грязной украинской рубахе. - Очередной симулянт с
поносом?
Второй, в некогда белом, захватанном халате и в драной кепке козырьком
назад, обратился прямо ко мне:
- Давно, гнида, воруешь?
Мне было стыдно признаться: воровал я недавно.
- А-а, мамочкин сосунок, - усмехнулся санкомовец.
Единственный больной повторил его пренебрежительную усмешку.
- Обождите, братва, - остановил их Колдыба. - Это совсем не желудочный
больной и не фраер. Вы гляньте сюда в тетрадочку. Хорош запорожец, а?
Хе-хе-хе! Усищи-то, усищи, прямо кит. Этот пацан будущий Репин. Поняли?
Давайте-ка вот сейчас все вместе порисуем.
Отношение ко мне сразу переменилось. Колдыба Хе-хе-хе был
вор-рецидивист и старший санкомовец изолятора - его все слушались, да
товарищи его и сами теперь посматривали на меня с уважением,
- Здорово, брат, малюешь, - пробормотал бровастый парень в украинской
рубахе. Колдыба сунул мне заветренный ломоть хлеба, достал большой лист
серой оберточной бумаги, аккуратно разрезал на четыре доли. Всех нас охватил
творческий азарт. Мы заточили карандаши, положили на середину стола резинку,
чтобы каждый ее мог достать, и погрузились в рисование; я потихоньку уплел