"Виктор Авдеев. Моя одиссея (рассказы) " - читать интересную книгу автора

Я поспешил отойти: странно, вид у этого Максима Горького был такой,
словно я над ним издевался.
Ночью подошел товарный порожняк, и все золоторотцы сели.
- Ну что, заливал я тебе? - сказал мне пожилой босяк. - Максимка, он,
брат, наш поезд. Дайка еще папиросочку.
В собачьем ящике приехал я в Харьков. Наступила осень, и даже думать о
купании в Черном море было холодно. Понравился мне и город: в нем были
огромные шумные базары, заваленные спелыми арбузами, полосатыми дынями,
яблоками... Ночевал я в подъездах домов, устраивая себе матрацы из
театральных объявлений. Прежде чем содрать с тумбы афишу, я всегда
интересовался, на чем нынче буду спать. Однажды в глаза мне бросились
гигантские буквы: "На дне". Сверху помельче стояло: "Максим Горький", и я
невольно пробормотал:
- Так вот, оказывается, кто этот мужик - артист.
По городу начались облавы на беспризорников, и я очутился в детской
ночлежке по Малой Панасовке, дом № 25. Дежурный воспитатель - молодой,
смуглый, с крупной черноволосой головой и очень выразительным, подвижным
лицом - записал в толстую книгу мою фамилию, откуда я прибыл, проницательно
глянул черными с искорками глазами.
- На улице, говоришь, недавно?
- Один день, - ответил я. - Я с мамой жил в деревне. Мой папа был
красный партизан и воевал вместе с товарищем Лениным. А теперь я сирота, мне
люди и говорят: с твоими заслугами иди в город, советская власть таких
любит. Тебя определят в нормальный детский дом, будут кормить три раза в
день, выдадут постельное белье, ботинки и обучат на художника...
- Точную тебе, дружок, дали программу, - усмехнулся дежурный
воспитатель. - Ох, боюсь не сам ли на практике испытал ты жизнь в детдоме?
Сознайся уж, а? Да и что-то слишком сильно ты оборвался и завшивел за один
день беспризорничества. Ноги-то вон черные, будто копыта.
Я понял, что заврался, отвел глаза, смущенно зашмыгал носом. Внезапно
воспитатель перегнулся ко мне через стол, весело в упор спросил:
- А ведь я тебя, оголец, видел в Киеве! Сердце мое екнуло: в этом
городе я жил с "князем" и состоял мальчиком при гостинице.
- Н-не видал я вас там... вообще не видал.
- Неужто? А помнишь на Бессарабке? Ты еще кому-то в карман завалился, и
тебя чуть не поймали. - Воспитатель прищурил глаза и немного отодвинулся,
как бы вспоминая. - Или это было в Одессе?
У меня отлегло от сердца: я понял, что меня "путали".
Здание было двухэтажное, грязно-желтой окраски, с наполовину выбитыми
стеклами и очень шумное. Огольцы в нем занимались тем, что с утра устраивали
драки, днем их подробно обсуждали, а вечером устраивали новые драки.
Спали мы в общих палатах, пОкотом на голом заплеванном полу; дыхание
сотен ребят, всхрапывание стояли в спертом, загустевшем воздухе. Иногда
ночью свет внезапно гас, в потемках подымалась осторожная возня:
подростки-воры бесшумно раздевали спящего деревенского паренька - стаскивали
кожушок, штаны, ботинки, тихонько уползали. Когда кто-нибудь из
воспитанников-"горлохватов" выходил ночью в уборную, то ступал по ногам, по
головам ребят.
Мне эта жизнь не понравилась. Я стал подумывать, как бы мне убежать
дальше, в Крым: выпадет снег, станет поздно. Двор наш с трех сторон, словно