"Виктор Авдеев. Моя одиссея (рассказы) " - читать интересную книгу автора

- О! - удивился он. - Ты чого?
- Физкультурой... хочу заняться, - еще не совсем отдышавшись, ответил
я, сидя верхом на толстом суку. - Ты умеешь?
Митька кивнул отрицательно и с любопытством продолжал глазеть на меня.
Он, наверно, ожидал, что я сейчас начну ему показывать разные трюки и
акробатические номера. Я спросил как мог равнодушней:
- Что это с коровами? Сбесились?
- Бзык напал, - лениво оглянулся Митька на стадо. - Овода испугались. У
скотины от овода червячок под кожей заводится, а тут еще жарынь...
Две коровы и Махно, пиками выставив рога, неслись прямо к нашему дубу.
Митька неторопливо разобрал пеньковый кнут и ловко и звонко щелкнул перед
самым их носом. Скотина удивленно остановилась, точно увидела стену; мой
напарник завернул все стадо и отогнал в лес под тень листвы.
Я слез с дуба. Чтобы доказать Митьке свою любовь к физкультуре, я
попробовал стать на голову, но свалился.
От колонии донесся лязг железного рельса: звонили на обед. Когда мы
гнали стадо обратно на полдник, я издали деликатно помахивал на коров
пастушьим кнутом, а с быком Махно вообще избегал встреч: пускай забегает
куда хочет.
Недели две спустя, собираясь заутро на выгон, я почувствовал дрожь,
"Неужели так боюсь?" - подумал я, стараясь приосаниться. Но зубы стучали
так, словно меня кто тряс за шиворот: я вдруг весь озяб, посинел и от
слабости вынужден был прилечь на кровать. Колонисты позвали воспитателя.
- У хлопца жар, - сказал Михаил Антоныч, попробовав мой лоб. - Турбай,
сходи в амбулаторию за Дорой Моисеевной.
Докторша пришла в том же джемпере, который делал ее похожей на пчелу. Я
теперь знал, что она жена заведующего колонией Эдуарда Ивановича Салатко, с
ним переехала сюда из Киева. Дора Моисеевна поставила мне термометр, попутно
расспросила про больной зуб и осталась довольной тем, что нерв меня больше
не беспокоит.
- Ого! - сказала докторша, вынув у меня из-под мышки градусник. -
Простудился ты, Боря. Температура около сорока. Наверно, воспаление легких.
И как это ты умудрился простыть летом?
Дора Моисеевна опять дала мне аспирину и бюллетень. Я задремал, а
проснулся весь в липком поту.
Однако на другой день я встал, рисовал палкой на земле своих
излюбленных донских казаков со звездами на буденовках и лишь чувствовал
металлический привкус во рту. За ужином воспитатель посмотрел на меня хмуро,
подозрительно и опять назначил пасти стадо. А утром ногти у меня вновь
посинели, кожа покрылась пупырышками, как у старого гусака, и на ней дыбом
поднялись волосы: колонисты навалили на меня все одеяла, какие были в
палате, тюфяк - я дрожал вместе с кроватью.
- Странно, - пробормотала докторша. - Впервые встречаюсь с такой
непонятной хворью. У тебя это, Боря, не от желудка? Ничего не пойму. Ведь я
сама не терапевт... у меня другая специальность. Сейчас я посмотрю по
медицинскому справочнику, и, если не сумею поставить диагноз, тебя придется
на подводе отправить в Киев, в амбулаторию, пусть там... Постойте, постойте,
а может, это малярия? - радостно вскричала она. - Ну, конечно же, малярия,
как я об этом не подумала раньше.
И докторша посмотрела на меня с таким видом, точно и я должен был