"Виктор Авдеев. Моя одиссея (рассказы) " - читать интересную книгу автора

обрадоваться, что заболел именно малярией.
- Хворь противная, и, насколько мне известно, радикальные средства для
ее лечения еще не открыты, - продолжала она со счастливым оживлением. - Все,
что я могу сделать, это дать Новикову хинин. Кажется, еще... малярикам
нельзя гулять после захода солнца на улице. Вчера ты себя хорошо чувствовал,
Боря? Значит, трепать будет через день.
Воспитатель сказал, что в таком случае через день я буду и скотину
пасти. Я вспомнил коровий бзык, бугая Махно, пробормотал:
- Я... не могу бегать за стадом. Коленки подгибаются... тошнит.
- Да, да, действительно, - неуверенно подтвердила Дора Моисеевна. -
Таково действие яда анофелеса... высокой температуры.
- Что же ты хочешь, Борис? - холодно прищурился Михаил Антоныч. - Ты
сам видишь: в колонии нет ни нянек, ни батраков. Ребята наши сами пашут,
сами хлеб пекут, на кузне работают. Девочки стирают, полы моют, за птицей
ухаживают. Вас мы отсюда хотим выпустить дельными хлеборобами, мастерами на
все руки... А кто захочет, поедет в Киев учиться на агронома, на инженера,
на доктора. Ты сейчас не можешь бегать, Борис? Мы все тебе сочувствуем. Что
ж, у нас найдется для тебя работа менее подвижная: пойдешь на лекарственную
плантацию копать ямы под шалфей.
На другой день я чувствовал себя нормально и после завтрака отправился
с ребятами на лекарственную плантацию. Солнце, багровое и лохматое, точно
цветок татарника, распустилось над горизонтом, осветило березки, и по траве
побежали длиннющие тени. Кому не в охотку поработать на свежем воздухе? Я
начал копать. Вот это, я понимаю, дело - не то что коровам хвосты крутить. Я
снял рубаху, стал загорать и все пробовал свои мускулы: начали уже
наливаться? Хорошо бы к осени стать атлетом...
Ямы - или, по-нашему, лунки - под шалфей роют такие большие, точно
собираются сажать не крошечные растения, а по крайней мере телеграфные
столбы. Лопата мне попалась тяжелая, зазубренная. К обеду спина у меня
одеревенела, как у старого паралитика, а плечи под солнцем покраснели, точно
их нажгло крапивой. Цифра рабочего урока - шесть лунок - показалась мне уже
астрономической.
Я копал все ленивее и все чаще отдыхал, наваливаясь на держак лопаты.
Перед вечером в березняке от колонии показался Михаил Антоныч: он
всегда делал обход плантаций, принимая работу.
- Как дела? - подойдя, спросил он.
- Да шабашим, - ответил староста. - Кое-кто уже кончил свой урок,
отдыхает.
Воспитатель метровой палкой стал вымерять лунки, приближаясь к моему
участку.
- Ну, а что у тебя, Борис?
Вместо шести лунок я вырыл всего две с половиной, и те были косые,
неровные и книзу суживались, будто копал я их не лопатой, а столовым ножом.
Я уж не раз с умилением вспоминал о зарослях орешника, о стаде на полянке.
Даже бык Махно теперь представлялся мне не опаснее кухонного рогача. Но как
попроситься обратно в пастухи, когда я сам отказался?
- Уморился? - спросил меня воспитатель. - Ничего, Борис, привыкнешь и
еще знатным землекопом станешь! Знаешь, как раньше говорили? Ремесло не
коромысло, плеч не оттянет, а в рот потянет.
- Не привыкну, - горестно вздохнул я. - Чувствую: просто у меня нет сил