"Игорь Аверьян. Из глубины багряных туч " - читать интересную книгу автора

переложении Куна, которые затвердил почти наизусть - стесняясь этого, ибо
понимал, что это детское чтение.


_______________

...ревут, стонут, содрогаются и хохочут боги в смертной битве, плачет
море, летят из бездн в бездны, из мглы во мглу туманные призраки - тешится
его величество Норд-ост.


_______________

Я закрываю глаза, и не составляет труда представить себе как въявь:
Баб Катя - тщательно замотавшись поверх стеганки (в этих краях
называемой фуфайкой) в грубошерстный платок и завязав его на спине плотным
узлом - осторожно отворяет дверь дома и глядит подозрительно под ноги: не
обледенело ли, не скользко ли. Удостоверившись, что нет, она отворяет дверь
пошире и вся выдвигается на крыльцо. Ветер, словно поджидал, тут же
набрасывается на нее, приклеивает юбки к ногам и дверь рвет из руки,
осатанелый. "Да стой ты!" - гневается на ветер баб Катя и, расставив ноги,
как моряк на качающейся палубе, ловит дверь и захлопывает вход в натопленный
дом. В другой руке ее - миска с костями и прочими остатками "после обеда":
это обед и ужин Сысой Псоичу.
Когда приходит норд-ост, обитатели Азовска покидают свои жилища лишь по
необходимости: на работу; в магазин за молоком и хлебом; собаку вот
покормить; либо за другими надобностями, без которых жизнь мелеет.
Умный дворняжка (наилучшая, самая благородная, симпатичная и
интеллигентная собачья порода на свете), стерегущий дом уже более пяти лет,
нетерпеливо высовывает умную лохматую морду в арочный вырез своей будки,
помаргивая от летящих в карие глаза крупинок снега. Ветер стучит неплотно
пригнанной створкой калитки; Сысой Псоич, хоть и опытный, инстинктивно
вздергивает уши на каждый стук; но баб Катя, шаркая ногами в галошах,
надетых на толстые шерстяные носки, уже приближается уже приближается! - с
миской, и Сысой Псоич забывает о калитке, он чует добротные и теплые запахи,
которые никакой норд-ост в мире не в силах рассеять в атмосфере, и радостно
выскакивает из будки навстречу, победно гремя цепью.
- Ух ты, душа моя...
Баб Катя исходит нежностью к псу и умилением. Она не может удержаться,
чтобы не погладить теплую лохматую голову собаки. Сысой Псоич терпеливо и
снисходительно сносит эту ласку, хоть и очень хочется есть. Он любит баб
Катю. Баб Катя, наклонившись к нему, чешет и теребит милого дворняжку за
ушами... и наконец, к его радости, все переплескивает из миски в собачью
обеденную посуду: старый алюминиевый тазик. Принесенное из теплого дома
исходит на морозе вкусным парком... Кареглазый Сысой Псоич, пританцовывая от
благодарности, глядит баб Кате в глаза: "спасибо, теперь уходи: я люблю есть
в уединении".
- Ешь, ешь, миленький... Ешь, мой хороший... Кушай, моя радость...
Ветер в бессмысленном неистовстве мечется по саду, свистит в
переплетениях нагих виноградных лоз, в проволоках, которые Атеня (баб Катя и