"Эрнст Августин. Хорошие деньги " - читать интересную книгу автора

бутылочно-зеленые волны моего детства (и моего тоже)? Прежний Варнемюнде
всегда будет лучше теперешнего и уже никогда не вернется. И я тоже, когда
прощался с низко стелющимися тучами, уже знал, что это в последний раз.
Нет, вижу: ничего не получается. Я честно пытался выявить хоть что-то
общее между мной и дядей. Возможно, виновата большая разница в возрасте: она
всегда порождает некоторое высокомерие. У младших по отношению к старшим.
Когда я ехал к дяде, мне было тридцать восемь лет, мое имя... В общем,
зовут меня Карл, по профессии я лаборант, не так чтобы ученый, но со
специализацией (народное предприятие "Молокозавод", теперь оно называется
иначе) и при этом с настолько хорошим школьным образованием, какое только
можно было получить. Я даже закончил профучилище по специальности.
Дядя в своем письме дал понять, что пристроит меня к своему делу,
найдет мне место. Честно признаться, ничего похожего на место я так и не
заметил. Да и о каком деле шла речь, я тоже не понял: не было у дяди
никакого дела, заслуживающего упоминания. Мягко говоря.
И вот он умер.


∙∙∙

Никакого торжественного оглашения завещания не было. Ну, это когда за
письменным столом восседает господин и, глядя поверх очков, возвещает
последнюю волю умершего.
Было только уведомление из городского нотариата мне лично (!),
пришедшее вместе с приложениями: свидетельствами для предъявления в
управление недвижимости, в банки, в страховые компании, в налоговые органы.
Мне все это непонятно, я плохо ориентируюсь в официальных бумагах, но
(подумать только!) со временем до меня все-таки дошло: итак, я являюсь
единственным наследником.
Единственным наследником чего?
Во-первых, есть дом. Я помню, как вошел сюда в первый раз,
неподготовленный, с доверчиво раскрытыми глазами. Перед этим целую ночь
ехал, сперва на экспрессе "Интерсити" Шверин - Виттенберге, потом уже на
западном поезде, в котором даже дверные ручки, казалось, были сделаны из
другого, более совершенного материала. Я пребывал в полной эйфории:
сбывалось то, о чем я и мечтать не мог, оправдывались мои самые смелые
ожидания. Проезжая мимо всех этих хромированных и стеклянных магазинов в
блеске зеркал, я с восторгом думал тогда: "Боже милостивый! Сколько же надо
денег, чтобы все это купить!"
Потом, гораздо позже, я понял, что как раз никто ничего и не покупает,
все очень просто.
Я доехал до более спокойных улиц, до более тихих площадей, где росли
деревья, - они были ничем не лучше наших. Добрался наконец и до
Гудрун-штрасе, на углу которой расположилась пивная "Гудрун-приют" с
выставленными на тротуар пустующими стульями. За пивной тянулись старые
дома, из них дом номер семнадцать был самым старым.
Я стоял перед ним и думал, что хоть он и повыше и фасад покрасивее, но
преспокойно мог бы красоваться и на Бетховен-штрасе. Где же ожидаемый
сверкающий алюминий, где современные стеклопакеты? Вместо них мрачный модерн
начала века - до самого верхнего, третьего этажа, а этого я и в Мекленбурге