"Эрнст Августин. Хорошие деньги " - читать интересную книгу автора

Старик действительно созрел к тому времени, Августин Файнгольд, дядя
второй степени родства, сводный брат моей матери. Хотя можно считать, что и
первой степени, поскольку брак их родителей был родственным: между кузенами.
То есть мои дед и бабка были двоюродными братом и сестрой.
На посторонний взгляд, он был моим покровителем и абсолютным
благодетелем, которому я должен был желать всех радостей - земных и
небесных.
Представить только, в один прекрасный день сижу я в своем Шверине и
даже еще дальше - в Мекленбурге, который потускнел и словно бы оплешивел на
фоне этих новых рекламных щитов, глянцевых и ярких, не так давно появившихся
в наших краях, - а раньше мы вроде и не замечали этой серости, - и вдруг
получаю письмо: "Дорогой племянник, хоть ты меня и не знаешь..."
Подумать только, письмо с Запада, пришедшее на Бетховен-штрасе, где
время давно остановилось - лет сорок пять тому назад! Боже мой! У меня это
даже в голове не укладывалось, я сидел на кухне, держа письмо в руках. Узор
на кафельных плитках - три голубых бубенчика справа смотрят вверх, три
голубых слева - вниз, тысячу раз я это видел, но теперь будто впервые
разглядел. Чайник на плите, грузинская баночка со специальной чайной смесью
на полке, но здесь же и новое для наших мест печенье с Запада - "Лейбниц".
Сидел среди всего этого и читал: "Дорогой племянник, если ты не против,
других наследников, кроме тебя, у меня нет..."
Эту кухню я делил с Гирсэвальдами, вполне уживчивой молодой парой: он
рыжий, она тоже, но, наверное, крашеная; по субботам они уезжали в
Циппендорф и оставались там.
Итак, если я не против...
Еще бы я был против, Господи боже мой еще раз! Да если честно, я бы
уехал отсюда даже к черту на кулички (где они там?). Лишь бы только подальше
от этой Бетховен-штрасе. Несколько лет назад они тут снесли все палисадники
на кольце Оботритен и даже прихватили часть тротуара, чтобы расширить улицу
для четырехполосного движения, а нас навсегда обеспечить шумом и вонью. И
это уже несколько лет.
И из-за района Райфербан, где я работаю, мне тоже не придется лить
слезы сожаления: в нем всегда пахло сырым кирпичом, а теперь еще сильнее,
чем раньше. Ну, и какие же невосполнимые утраты я понесу, уехав отсюда?
Разве что парикмахера своего лишусь, он всегда хорошо меня стриг. Мои
подруги? Нечего вспомнить. Ну, за исключением одной дамы из Дрездена с
ароматом "Шипра".
Но тем не менее я поехал проститься с Варнемюнде, единственным местом,
которое меня волнует. Там я с самого детства испытывал тоску, и всегда по
прошедшему году: по голубому горизонту, по волнам, плещущим о каменные быки,
по скалистому мысу вдали. Дядя Августин, когда я позже рассказал ему об
этом, признался мне, что он и сам точно так же тосковал там, только "за сто
лет" до меня.
Этот старый человек, как оказалось, имел нормальное шверинское
прошлое - не на какой-нибудь Бетховен-, а на Рихард-Вагнер-штрасе; учился в
реальной гимназии, мало того - плавал, ходил в купальню на Ланковерзее,
ездил в Варнемюнде, но все это задолго до моего времени. А потом, после
окончания войны, стоял на том же самом месте, глядел на тени на песке и
думал: ну и где же он, голубой горизонт, где бьющиеся о каменные быки