"Протопоп Аввакум. Житие протопопа Аввaкума, им самим написанное " - читать интересную книгу автора

грешных, и свобожден от бесов бысть брат мой. Таково то зло заповеди
преступление отеческой! Что же будет за преступление заповеди господня? Ох,
да только огонь да мука! Не знаю, дни коротать как! Слабоумием объят и
лицемерием и лжею покрыт есмь, братоненавидением и самолюбием одеян, во
осуждении всех человек погибаю, и мняся нечто быти, а кал и гной есмь,
окаянной - прямое говно! отвсюду воняю - душею и телом. Хорошо мне жить с
собаками да со свиниями в конурах: так же и оне воняют, что и моя душа,
злосмрадною вонею. Да свиньи и псы по естеству, а я от грехов воняю, яко пес
мертвой, повержен на улице града. Спаси бог властей тех, что землею меня
закрыли: себе уж хотя воняю, злая дела творяще, да иных не соблажняю. Ей,
добро так!
Да и в темницу ту ко мне бешаной зашел, Кирилушко, московской стрелец,
караульщик мой. Остриг его аз, и вымыл, и платье переменил, - зело вшей было
много. Замкнуты мы с ним двое жили, а третей с нами Христос и пречистая
богородица. Он, миленькой, бывало серет и ссыт под себя, а я ево очищаю.
Есть и пить просит, а без благословения взять не смеет. У правила стоять не
захочет, - дьявол сон ему наводит, и я ево постегаю четками, так и молитву
творить станет и кланяется, за мною стоя. И егда правило скончаю, он и паки
бесноватися станет. При мне беснуется и шалует, а егда к старцу пойду
посидеть в ево темницу, а ево положу на лавке, не велю ему вставать и
благословлю ево и, докамест у старца сижу, лежит, не встанет, богом
привязан, - лежа беснуется. А в головах у него образы и книги, хлеб и квас и
прочая, а ничево без меня не тронет. Как прийду, так встанет, и дьявол, мне
досаждая, блудить заставливает. Я закричу, так и сядет. Егда стряпаю, в то
время есть просит и украсть тщится до времени обеда; а егда пред обедом
"Отче наш" проговорю и благословлю, так тово брашна и не ест, просит
неблагословеннова. И я ему силою в рот напехаю, и он и плачет и глотает. И
как рыбою покормлю, тогда бес в нем вздивиячится,[104] а сам из него
говорит: "ты же-де меня ослабил!" И я, плакався пред владыкою, опять постом
стягну и окрочю ево Христом. Таже маслом ево освятил, и отрадило ему от
беса. Жил со мною с месяц и больши. Перед смертию образумился. Я исповедал
ево и причастил, он же и преставился, миленькой, скоро. И я, гроб купя и
саван, велел погребсти у церкви; попам сорокоуст[105] дал. Лежал у меня
мертвой сутки, и я ночью, востав, помоля бога, благословя ево, мертвова, и с
ним поцеловався, опять подпе его спать лягу. Товарищ мой, миленькой, был!
Слава богу о сем! Ныне он, а завтра я так же умру.
Да у меня ж был на Москве бешаной, - Филиппом звали, - как я из Сибири
выехал. В ызбе в углу прикован был к стене, понеже в нем бес был суров и
жесток гораздо, бился и дрался, и не могли с ним домочадцы ладить. Егда ж
аз, грешный, со крестом и с водою прийду, повинен бывает и, яко мертв,
падает пред крестом Христовым и ничего не смеет надо мною делать. И
молитвами святых отец сила божия отгнала от него беса, но токмо ум еще
несовершен был. Феодор был над ним юродивый приставлен, что на Мезени веры
ради Христовы отступники удавили, - Псалтырь над Филиппом говорил и учил его
Исусовой молитве. А я сам во дни отлучашеся от дому, токмо в нощи действовал
над Филиппом. По некоем времени пришел я от Феодора Ртищева зело печален,
понеже в дому у него с еретиками шумел много о вере и о законе; а в моем
дому в то время учинилося нестройство: протопопица моя со вдовою домочадицею
Фетиньею меж собою побранились, - дьявол ссорил ни за што. И я, пришед, бил
их обеих и оскорбил гораздо, от печали согрешил пред богом и пред ними. Таже