"Протопоп Аввакум. Житие протопопа Аввaкума, им самим написанное " - читать интересную книгу автора

чем!" И я говорю: "аще и умрети ми бог изволит, с отступниками не
соединяюся! Ты, - реку, - мой царь; а им до тебя какое дело? Своево, -
реку, - царя потеряли, да и тебя проглотить сюды приволоклися! Я, - реку, -
не сведу рук с высоты небесныя, дондеже бог тебя отдаст мне". И много тех
присылок было. Кое о чем говорено. Последнее слово рек: "где-де ты не
будешь, не забывай нас в молитвах своих!" Я и ноне, грешной, елико могу, о
нем бога молю.
Таже, братию казня, а меня не казня, сослали в Пустозерье. И я из
Пустозерья послал к царю два послания: первое невелико, а другое больши. Кое
о чем говорил. Сказал ему в послании и богознамения некая, показанная мне в
темницах; тамо чтый да разумеет. Еще же от меня и от братьи дьяконово
снискание[93] послано в Москву, правоверным гостинца, книга "Ответ
православных" и обличение на отступническую блудню. Писано в ней правда о
догматех церковных. Еще же и от Лазаря священника посланы два послания царю
и патриарху. И за вся сия присланы к нам гостинцы: повесили на Мезени в дому
моем двух человеков, детей моих духовных, - преждереченнаго Феодора
юродиваго да Луку Лаврентьевича, рабов Христовых. Лука та московской жилец,
у матери-вдовы сын был единочаден, усмарь[94] чином, юноша лет в
полтретьятцеть; приехал на Мезень по смерть с детьми моими. И егда бысть в
дому моем всегубительство, вопросил его Пилат: "как ты, мужик, крестишься?"
Он же отвеща смиренномудро: "я так верую и крещуся, слагая персты, как отец
мой духовной, протопоп Аввакум". Пилат же повеле его в темницу затворити,
потом, положа петлю на шею, на релех[95] повесил. Он же от земных на
небесная взыде. Больши тово что ему могут сделать? Аще и млад, да по старому
сделал: пошел себе ко владыке. Хотя бы и старой так догадался! В те жо поры
и сынов моих родных двоих, Ивана и Прокопья, велено ж повесить; да оне,
бедные, оплошали и не догадались венцов победных ухватити: испужався смерти,
повинились. Так их и с матерью троих в землю живых закопали. Вот вам и без
смерти смерть! Кайтеся, сидя, дондеже дьявол иное что умыслит. Страшна
смерть: недивно! Некогда и друг ближний Петр отречеся и, исшед вон, плакася
горько и слез ради прощен бысть. А на робят и дивить нечева: моего ради
согрешения попущено им изнеможение. Да уж добро; быть тому так! Силен
Христос всех нас спасти и помиловати.
Посем той же полуголова Иван Елагин был и у нас в Пустозерье, приехав с
Мезени, и взял у нас сказку. Сице реченно: год и месяц, и паки: "Мы святых
отец церковное предание держим неизменно, а палестинскаго патриарха Паисея с
товарыщи еретическое соборище проклинаем". И иное там говорено многонько, и
Никону, заводчику ересем, досталось небольшое место. Потом привели нас к
плахе и, прочет наказ, меня отвели, не казня, в темницу. Чли в наказе:
Аввакума посадить в землю в струбе и давать ему воды и хлеба. И я сопротив
тово плюнул и умереть хотел, не едши, и не ел дней с восмь и больши, да
братья паки есть велели.
Посем Лазаря священника взяли и язык весь вырезали из горла; мало
попошло крови, да и перестала, Он же и паки говорит без языка. Таже, положа
правую руку на плаху, по запястье отсекли, и рука отсеченная, на земле лежа,
сложила сама персты по преданию и долго лежала так пред народы; исповедала,
бедная, и по смерти знамение спасителево неизменно. Мне-су и самому сие
чюдно: бездушная одушевленных обличает! Я на третей день у нево во рте рукою
моею щупал и гладил: гладко все, - без языка, а не болит. Дал бог, во
временне часе исцелело. На Москве у него резали: тогда осталось языка, а