"Протопоп Аввакум. Житие протопопа Аввaкума, им самим написанное " - читать интересную книгу автора

уморили, и ея мучат; и сестру ея Евдокею, бивше батогами, и от детей
отлучили и с мужем розвели, а ево, князь Петра Урусова, на другой-де женили.
Да что-петь делать? Пускай их, миленьких, мучат: небеснаго жениха достигнут.
Всяко то бог их перепровадит век сей суетный, и присвоит к себе жених
небесный в чертог свой, праведное солнце, свет, упование наше! Паки на
первое возвратимся.
Посем свезли меня паки в монастырь Пафнутьев и там, заперши в темную
полатку, скована держали год без мала. Тут келарь Никодим сперва добр до
меня был, а се бедной больше тово же табаку испил, что у газского
митрополита выняли напоследок 60 пудов, да домру, да иные тайные
монастырские вещи, что поигравше творят. Согрешил, простите; не мое то дело:
то ведает он; своему владыке стоит или падает. К слову молылось. То у них
были любимые законоучителие. У сего келаря Никодима попросился я на велик
день для праздника отдохнуть, чтоб велел, дверей отворя, на пороге посидеть;
и он, наругав меня, и отказал жестоко, как ему захотелось; и потом, в келию
пришед, разболелся: маслом соборовали и причащали, и тогда-сегда дохнет. То
было в понедельник светлой. И в нощи против вторника прииде к нему муж во
образе моем, с кадилом, в ризах светлых, и покадил его и, за руку взяв,
воздвигнул, и бысть здрав. И притече ко мне с келейником ночью в темницу, -
идучи говорит: "блаженна обитель, - таковыя имеет темницы! блаженна
темница - таковых в себе имеет страдальцов! блаженны и юзы![86]" И пал предо
мною, ухватился за чепь, говорит: "прости, господа ради, прости, согрешил
пред богом и пред тобою; оскорбил тебя, - и за сие наказал мя бог". И я
говорю: "как наказал? повеждь ми". И он паки: "а ты-де сам, приходя и
покадя, меня пожаловал и поднял, - что-де запираешься!" А келейник, тут же
стоя, говорит: "я, батюшко государь, тебя под руку вывел из кельи, да и
поклонился тебе, ты и пошел сюды". И я ему заказал, чтоб людям не сказывал о
тайне сей. Он же со мною спрашивался, как ему жить впредь по Христе, или-де
мне велишь покинуть все и в пустыню пойти? Аз же его понаказав, и не велел
ему келарства покидать, токмо бы, хотя втай, держал старое предание
отеческое. Он же, поклоняся, отыде к себе и на утро за трапезою всей братье
сказал. Людие же бесстрашно и дерзновенно ко мне побрели, просяще
благословения и молитвы от меня; а я их учу от писания и пользую словом
божиим; в те времена и врази кои были, и те примирилися тут. Увы! коли
оставлю суетный век сей? Писано: "горе, ему же рекут добре вси человецы".
Воистину не знаю, как до краю доживать: добрых дел нет, а прославил бог! То
ведает он, - воля ево.
Тут же приезжал ко мне втай с детьми моими Феодор покойник, удавленной
мой, и спрашивался со мною: "как-де прикажешь мне ходить - в рубашке ли
по-старому или в платье облещись? - еретики-де ищут и погубить меня хотят.
Был-де я на Резани под началом, у архиепископа на дворе, и зело-де он,
Иларион, мучил меня, - редкой день плетьми не бьет и скована в железах
держал, принуждая к новому антихристову таинству. И я-де уже изнемог, в нощи
моляся и плача говорю: господи! аще не избавишь мя, осквернят меня, и
погибну. Что тогда мне сотворишь? - И много плачючи говорил. - А се-де
вдруг, батюшко, железа все грянули с меня, и дверь отперлась, и отворилася
сама. Я-де богу поклонясь, да и пошел; к воротам пришел - и ворота отворены!
Я-де по большой дороге, к Москве напрямик! Егда-де рассветало, - ано погоня
на лошедях! Трое человек мимо меня пробежали - не увидели меня. Я-де надеюся
на Христа, бреду-таки впредь. Помале-де оне едут на встречю ко мне, лают